за плечи, становясь ещё меньше, чем есть. Ему хотелось занимать как можно меньше места, как будто это давало ему немного успокоения и безопасности. Иногда он так крепко прижимал лоб к коленям, что на нем оставались розоватые круги.
Лампочка была старая с черноватым налетом, как бывает в заброшенных зданиях и никто не спешил её менять из-за того, что сюда не было нужды ходить. Даже любопытные школьники сюда не захаживали, потому что не видели смысла. Все знали, что здесь полумрак и одинокая старая дверь и от того интерес ни у кого не просыпался.
Лишь Даниил находил в этом что-то романтично-трогательное, как будто место из прошлого. Ему нравилось представлять, что с каждым шагом в полумрак он все дальше и дальше отходит в прошлое, как будто он персонаж какого-то научно-фантастического фильма, в котором есть параллельные вселенные и порталы.
Когда он здесь, возможно, по школе бегают не его одноклассники, а их родители. Его отец ещё его одногодка и даже не задумывается о детях.
Когда ему приходится уходить с этого места, он чувствует разочарование, которое ему удается угомонить мыслями, что любое путешествие во времени опасно и, если надолго задержаться в прошлом, портал может закрыться и он больше никогда не сможет вернуться назад.
Он большую часть перемен сидел на ящике, возле него лежал пакет, с которого он достал бутерброд. Он почти доел, когда услышал грохот. Это был единственный недостаток этого места – когда кто-то бежал по лестнице на пролет выше этот звук звучал громоподобным эхом. Казалось, что этот звук ударяет по ушным перепонкам. Его одногодки любили перепрыгивает через ступеньки две, а бывало и три. Чемпионы в этом бессмысленном состязании могли перепрыгнуть через четыре или пять ступенек.
И каждый такой прыжок, как будто, отдавал гонгом в его голове.
Наверняка очередной мальчишка, по звуку, перепрыгивает через три-четыре ступеньки. Когда тот хватался за металлический поручень, чтобы не упасть, становилось ещё более шумно, а поручень вибрировал с еле слышным гулом.
Даниил отложил пол бутерброда, прижав ладони к ушам, зажмурив глаза. Он сильно надавливал на уши, до боли, которую, он казалось, не чувствовал из-за боли от шума. Он не находил в таких ситуациях ничего странного. Существует же чувствительность к громким звукам и не зря же говорят, что, чтобы перестало болеть одно, нужно ударить по второму.
Потому ничего удивительного, что при таких сильных головных болях он не чувствовал боли, даже если прокусывал губу до крови.
Он сжался ещё сильнее, когда после нескольких секунд тишины, раздался ещё более невыносимый грохот. Поручень задрожал, металлический скрежет, когда за тот схватились, и раздалось несколько ударов, а после удивленный вскрик.
Даниил приоткрыл удивленно рот и распахнул глаза, все так же прижимая руки к ушам, глядя на одноклассника, который свалился с лестницы в нескольких метрах от него. Несколько бесконечно долгих секунд нависала оглушительная тишина. Даниилу казалось, что старая теория