тех выводах, за которыми девушка предпочитала не последовать.
Воодушевленная первым успехом в поисках, не теряя времени, она пригнулась, лучше вцепилась в руль, также обнаружила несколько очень перспективных цветков клевера, местами сломленных, местами сильно замятых и рассеяно уставилась на пестрый пейзаж. Прямо на заманчивую дикую местность позаброшенного питомника, забитую тихими полевками и громкими кузнечиками, увенчанную блестящим небом с белыми розами и саночками облаков. Перед ногами волнами ходили изумрудные травы, кусты дикой малины как рубины, виднелись в тени этих трав. Дикие заросли ростом в пояс, кое-где среди них пульсировали жилки вьюнов, и никто не знал, откуда вьется их хитрый хвостик. Трепетала колючая крапива, героями ее романа были сгнившие пеньки, чью кору она щедро окаймила. Бесконечные побеги, песок и глина – Полина поежилась. Сдуреть можно, но ей надо было именно туда, внутрь всей этой славной флоры. Неуверенно разглядывая сочную растительность вокруг себя, она аккуратно сложила в траву велосипед. Довольно предусмотрительно скрыла его от посторонних глаз, не оставила на обочине для воров, если они тут были. И помчалась через кочки в самый ромашковый снег, как бы сама с собой споря, что она больше никогда отсюда не выйдет.
Вперед в джунгли, где нежился клевер, моргая большими розовыми ресницами, и незабудки периодически вспыхивали полосками словно лужи. Прямо туда, где из глины щедро торчала полынь, не брезговавшая соседством с пушистым дымом кашки и скелетами молодых елок. Соцветия куриной слепоты трескались от зноя, их пыльца воняла невыносимо. Через ямки, через бугры, минуя прохладный подорожник. Караваны мышиного горошка застегнули поле на все тропки, сделав его поистине непроходимым. Вполне ожидаемо, что спустя какую-то четверть часа босоножки Полины были полны песка и грязи, точно корзины. Многочисленные маленькие царапины украшали ее голые колени, а гигантские лопухи то и дело ловили «ладонями» Полины лодыжки. Прелестные ушки в сережках за миллион, устали слышать гул мошкары под ногами и за спиной. Усилием воли она двигалась наугад через кустарник строго вдоль трассы, сильной глубины она боялась. С испуганным отвращением обнаружила еще парочку подсохших красных капелек в ярких цветах вонючей куриной слепоты.
– Токио! Токио! Токио!!! – завопила она запнувшись об ветку, и среди девственно-нелюдимых зарослей настолько отчаянно это имя прозвучало впервые. – Гудбай, так гудбай! Подумаешь, сбежать решил и без тебя проживу спокойно. Токио! Ну, пожалуйста, вернись!
Тишь. Шалили нервы, зудело под коленками. Несмотря на то, что с каждым пройденным метром становилось все тяжелее и тяжелей идти, Полине все-таки удалось выволочь себя из кустарника на относительную полянку. И теперь весьма запущенная полянка гнула перед ней свою негибкую спину; красиво колыхала крупными васильками, неухоженная, неподвижная, гордилась заплатками из рыжеющей глины. Полина перестала шагать, чуть не угодив