паломника
Там, где Тверца впадает в Волгу
Тверь. Раннее утро. Город еще дышит прохладой ночи. День накануне выдался знойным – столбик термометра поднялся до 35. И это не летняя волжская жара, а третья декада мая. Еще доцветает сирень, красуются на клумбах тюльпаны.
Переждав поливальную машину, направляюсь к трамвайной остановке. (Эта встреча как с детством – увидеть вдруг на городской улице уже подзабытый силуэт «поливалки», вдохнуть влажный воздух, с улыбкой вспомнить, что когда-то мы, детвора, наперегонки забегали вперед, чтобы попасть под ее теплый дождик). Вот и первый трамвай с редкими пассажирами. Можно сесть у окна и почувствовать себя как в пятигорском экскурсионном трамвайчике, в моем курортном городке ходил когда-то такой. Мне – на другой берег Волги, в район старой Твери. По красавцу мосту трамвай бежит даже слишком бодро, здесь хотелось бы помедленнее, чтобы полюбоваться открывшейся панорамой. В верховье Волга не широка, но несет свои воды с достоинством, медленно, течение почти не заметно.
Вот и нужная остановка. Почти деревенской улицей, мимо деревянных изгородей, за которыми в садах бушует май, иду не более пяти минут. Соловьи поют, будто состязаясь друг с другом. В каждом саду – свой. По времени вроде бы пора им уже завершить предрассветные арии, ан, нет, не уходят со сцены, словно на бис повторяя свои удивительные красивые трели. Впрочем, несколькими днями раньше слушала дневного соловья – в Москве, в усадьбе Марфо-Мариинской обители; третье лето заливается он, едва ли не весь световой день, послушать необычного соловья собирались пригласить телеведущего Дроздова.
«Всякое дыхание да хвалит Господа!» – с этой утверждающей мыслью по поводу поющих птиц вхожу во владения Свято-Екатерининского женского монастыря.
В церкви идет полунощница. Воздух настоян ароматом цветов, принесенных накануне Николаю Угоднику. Левый предел храма освящен в честь Мирликийского Чудотворца, и в его праздник народу, судя по обилию красивых букетов, приходит много. Сегодня я пока единственная паломница; находит робость – не допустить бы какой оплошности. Мы ведь часто в затруднительных ситуациях копируем прихожан постарше, надеясь, что они-то уж точно знают, что и как правильно делать. Несмело слегка кланяюсь вошедшей монахине-старушке. А она мне – в пояс. Вот, значит, как надо.
Крестовых сестер в храме немного: пять или шесть. К началу утренней службы приходят еще несколько. Замечаю: или молоденькие, или совсем уж в годах, старицы. На клиросе поют хорошо, слаженно и как-то тепло, по-домашнему. Наверное, потому, что живут здесь все вместе, одной монастырской семьей, – думаю, снова отвлекаясь от службы. Но вдруг наступает такой момент, что уже не только не пытаешься исподволь осматривать убранство храма, а вообще ничего не видишь. Потому что слезы полились рекой, и в сердце – одна благодарность. За все, что пережито в последние дни; за все, что есть у тебя и, главное, за то, что Они есть – Матерь Божия и Сын Ее. «Господи,