мы не пойдем! – ответила Лили. – Мы не можем больше идти. Шейла едва стоит на ногах. Бедняжка, она не пройдет и ста шагов.
Рослый воин посмотрел на девочку. Виднелась лишь голова, высовывающаяся наружу из теплой куртки. Вид Шейлы, казалось, растопил лед в сердце солдата, и он кивнул.
– Хорошо, устроим привал. Спите, я буду сторожить.
Шейла уснула почти сразу. Лили сначала наблюдала за их спасителем сквозь прикрытые глаза, но тот лишь сидел поодаль, прислушиваясь к лесу, и чистил меч масляной тряпкой. Затем уснула и Лили, согретая теплом куртки, под которой легко уместились обе девочки.
Когда Лили и Шейла проснулись, Роленор все еще сидел на том же месте, так и не сомкнув глаз. Рядом с ним на траве лежала целая гора ореховой шелухи, а на большом листе лопуха пред ними – высокая горсть лесных орехов.
– Неподалеку орешник, – пояснил воин. – Ты была права, вам нужно подкрепить силы. Ешьте. Вода в реке.
Голодные сестры набросились на орехи, закидывая их в рот горстями и быстро жуя. Только когда на лопухе оставалось чуть больше десятка штук, Лили вспомнила про их спасителя и протянула ему остатки, но тот покачал головой.
– Я уже наелся досыта, – солгал он, и со внутренней улыбкой заметил, с каким удовольствием сестры доели последнюю горсть.
– Спасибо… спасибо, что спас нас, – сказала после некоторого молчания Лили, а после повернулась к сестре. – Шейла, поблагодари его.
Однако сестра не ответила. Обычно разговорчивая девочка не проронила ни слова с той секунды, как были убиты их братья. И Лили заметила это лишь сейчас.
– Шейла? – взволнованно спросила она, – все в порядке? Почему ты молчишь? – но не было ей ответа. – Поговори со мной! Скажи хоть слово!
На глаза Лили начали наворачиваться слезы, но Шейла продолжала сидеть безмолвно, словно попросту не могла открыть рта и издать хоть какой-либо звук.
– Прошу тебя! – взмолилась Лили.
– Тише. Такое бывает, – тихо проговорил Роленор. – Такое бывает, когда сталкиваешься с чем-то воистину страшным. Каждый переживает это по своему. Кто-то впадает в ярость, кто-то в слезы. А кто-то не может вымолвить ни слова…
– Но, но она заговорит? Заговорит вновь? Когда горе забудется…
– Я не знаю. Горе проходит, но трагедия остается навсегда. Можно перестать думать об этом, но тяжесть на сердце, сковывающая грудь и лишающая слов, она живет в нас до самой смерти.
– Но… – Лили заплакала.
– Не бойся. Ты должна быть сильной для себя и для нее, – повторил он ее собственные мысли. – Твоя сестра еще ребенок, хоть и повзрослевший слишком быстро. Время рано или поздно излечит рану на сердце. Остается только старый шрам, уж поверь мне.
– Ты тоже терял кого-то?
– Жену и дочь. Вы напоминаете мне ее, мою маленькую Генриетту… – он на мгновение закрыл глаза, чтобы не дать слезам выступить наружу. – Был бунт, – пояснил он. – Меня не было дома. Остался в ту ночь в казарме. Хотел