Из темноты появилось худое бледное личико.
Элси вскочила, смахнув сухую ромашку на пол. – Впустите, пожалуйста, – повторили за дверью. Затем в щель просунулась рука. – Спасите.
Элси отпрянула. Под ногами зашуршали сухие лепестки.
– Уйди, – сдавленно прошептала она. – Ты… ты призрак. Уходи. – Она подняла кипящий чайник.
Он убрал руку.
– Я бежал за вашей машиной.
– Что? – Сердце у Элси заколотилось. Рука с чайником задрожала.
– Они меня убьют. – Он просунул в щель голову, посмотрел на Элси.
И тут она его узнала. Тот мальчик-певец, еврей.
– Что ты здесь делаешь?
– Он сломал клетку, и я убежал.
– Убежал? – Она поставила чайник. – О господи. – Она потерла виски, унимая боль. – Если тебя найдут, нас всех арестуют. Уходи! – Она шуганула его от двери. – Убирайся!
– Я вам помог. Спасите меня, пожалуйста.
Он прижался к косяку, тяжело дыша, от холода весь синий. Всего лишь мальчик, одних лет с Юлиусом, не вреднее и не опаснее любого другого ребенка – еврейского, немецкого. Его убьет мороз или прикончат люди. Она может спасти его, если снимет цепочку.
Ветер дунул ему в лицо, и на ресницах повисли снежные хлопья.
Элси припомнила вздорные обвинения Кремера. Люди явно болтают про нее и ее семью. Если мальчик умрет у них на пороге, гестапо решит, что это она помогла ему сбежать. Она закрыла глаза. В голове бухал молот. Всего лишь ребенок, никакой угрозы, неважное дело. Завтра его можно выставить, завести по тропинке куда-нибудь в лес, на Экбауэр, и там оставить, как Гензеля и Гретель. Ну и что? Всего лишь мальчик. Всего лишь еврей. Хорошо бы он просто исчез, и все.
Снаружи, на тихой улице, послышались голоса, затрещал лед, заскулили собаки. Идут сюда. Элси сбросила цепочку, втащила замерзшего ребенка в кухню и затворила дверь. Он был меньше, чем казался на сцене. Запястья тоненькие, как миндальные печенья, пальчики – как стручки ванили.
– Быстро, – велела она. – Надо спрятаться. Снаружи уже кричали. Псы залаяли.
Элси огляделась. Деться некуда. Единственный тайник – наверху, ниша в стене ее спальни, но они не успеют туда добежать. Оставалось одно. Элси открыла печь, еще теплую от дневной выпечки. Подняла мальчика, легкого, как двойная порция теста для брецелей.
– Лезь, там не найдут.
Тощие пальчики сжали ее запястья. Свет ударил в узкое кухонное окно. Надо спешить.
Она посмотрела ему в глаза:
– Сам говоришь, что мне помог. Лезь давай.
Он отпустил ее и залез поглубже в закопченную кирпичную пасть.
– Держи. – Элси сняла габардиновый плащ. – Накройся.
Он взял плащ и сделал, как она велела.
Неверными руками Элси закрыла заслонку. На верхней губе выступил пот. Пробило полночь, две деревянные фигурки выскочили из часов, станцевали и снова удалились. Яркий луч ударил в окна, заколотили в дверь. Наступило Рождество.
Восемь
«Немецкая