как услышал звуки музыки и чьих-то голосов. Заинтересовано поднял глаза: за толщей как будто спрессованного воздуха плыли очертания внутреннего убранства то ли замка, то ли просторного храма, мелькали нечеткие контуры людей в длиннополых одеяниях и слышался мелодичный речитатив непонятных песнопений.
– Служба что ли? Похоже. – Он успокоился и отошел от преграды на полшага, с удовлетворением отметив, что на таком расстоянии изображение имеет хоть и блеклые, но более устойчивые контуры. – Класс! Как стереокино или…, ну да, как в последнем видении, только я не там теперь, а со стороны наблюдаю. Жаль, конечно, но главное, что было. – Облегченно вздохнув, Федор опустился на пол и, скрестив на груди руки, стал ждать окончания непонятного ему ритуала на незнакомом языке.
– «Молятся. Ни то, что я. – Под мелодичный напев чужой молитвы он вспомнил, как в детстве после продолжительной болезни мать повела его в полу подпольную церковь, разместившуюся в обычном деревянном домике. Тогда он еле выдержал вынужденную свою бездеятельность во время долгого богослужения. От нечего делать рассматривал стены, увешанные иконами в резных металлических ризах, и однообразные выражения лиц многочисленных старушек. – Я не могу. Станут вплотную друг к другу, а думают только о себе. С богом разговаривают, а до других, что локтями их подпирают, дела нет. Не понимаю. Их не понимаю, молитвы их монотонные тоже не понимаю. Людей много, а одиночество так и витает в воздухе. Я вопросы задавать хочу и получать конкретные ответы. А так что же? И дома помолиться можно». –
Федор попытался внимательней рассмотреть чужой храм, но туманные изображения отдельными фрагментами попеременно приближались к нему, мешая одним взглядом охватить общую обстановку и убранство помещения.
– Ладно, пусть его, я подожду. – Подумал о своем госте, мысленно восстанавливая его образ. – Он точно знает, что делает, может быть и за меня помолиться. – Пришло к нему спасительное решение, и он переключил свои мысли на недавние события. Вспомнил свой испуг по поводу пьяных галлюцинаций и удивленно ощупал себя, отметив, что последствия внеочередного праздника отсутствуют. Физически он чувствует себя прекрасно, нет обычной после сильного запоя лихорадки, когда тело покрывается холодной испариной от противного озноба, а ноги и руки отказываются подчиняться своему хозяину. Нет сухости во рту, нет тошноты, нет мучительной головной боли. Правда есть некая тревога, но не та, когда, проснувшись после пьяного забытья, понимал, что спасительная соломинка, которую накануне протягивал сам себе, испарилась, а он сам опять завис над страшной пропастью пустоты. Когда ему становилось страшно от осознания, что никто не протянет ему руку помощи, и только из мрачных глубин вокруг него вот-вот выползут чудовищные призраки потустороннего мира, будут мерзко кривляться и норовить затянуть к себе. Нет, ничего подобного. То спасительное чудо, которое Федор так долго ждал, было перед ним, но от этого легче