голове пульсация, во рту отвратительный привкус вчерашнего виски.
Проходит несколько секунд, прежде чем осознаю, где я, – в мыслях все еще прошлая ночь. Скидываю одеяло и опускаю ноги на деревянный пол. Тело окостенело и болит, череп буквально разламывается. Сквозь бледно-желтые занавески в комнату проникает солнце, отражается от белых стен, белого шкафа и белого потолка. Почти ослепляет меня.
Я прижимаю ладони к глазам и зеваю. В большом зеркале в дверце шкафа мое отражение: черные круги под глазами, хвост растрепался, выбившиеся каштановые пряди висят сосульками. Ужасный вид.
Пол холодный. Я подхожу к одному из массивных окон, выходящих на неспокойное море, и поднимаю вверх раму.
Сквозь шум ветра по-прежнему доносится еле слышная песня.
По кухне плывет аромат сахарной пудры и кленового сиропа. Мама стоит у плиты. Ее темные волосы заплетены в косу, спускающуюся по спине коричневой змеей. Я никак не могу окончательно проснуться. Меня словно вынесло на берег приливом – голова кружится, саму мотает из стороны в сторону.
– Есть хочешь? – спрашивает мама, не поворачивая головы.
Я с увлечением наблюдаю за ее движениями – есть что-то успокаивающее в том, как она подсовывает лопаточку под рыхлые оладьи и переворачивает их. Обычно она не готовит завтрак – больше не готовит, – так что это редкое явление. Что-то случилось. На мгновение позволяю себе воспоминание: вот мама печет вафли с домашним черничным вареньем, ее лицо раскраснелось от жара, губы чему-то улыбаются, глаза прищурены от утреннего солнца. Тогда она была счастлива.
– Пока нет, – отвечаю я, дотрагиваясь до живота. Меня мутит. Есть прямо сейчас не стоит, все равно стошнит. Подхожу к буфету, где в образцовом порядке выстроились одинаковые серебристые баночки. Они не подписаны, но я знаю, где что: лаванда и ромашка, «Эрл Грей» с розовыми лепестками, кардамон, марокканская мята, «Жемчужный дракон» с жасмином. Кипячу чайник, завариваю «Эрл Грей» и прислоняюсь к буфету, вдыхая сладковатый аромат.
– У нас гости, – вдруг говорит мама, перекладывая стопку подрумяненных оладий на белую тарелку.
Я в недоумении озираюсь – в доме тишина.
– Кто?
Мама изучает мое помятое от недосыпа лицо. Тошнота накатывает волнами, и я крепче сжимаю губы, чтобы удержаться. Она пристально смотрит на меня, как будто не совсем меня узнает. Затем опускает глаза.
– Мальчик, которого ты привезла на остров прошлой ночью.
Воспоминания снова нахлынули на меня: пляж, Бо, и то, что я предложила ему работу на маяке…
– Он местный?
– Нет. – Вспоминаю, как у причала Бо сказал, что ищет работу. – Приехал в город вчера.
– На фестиваль? – Мама убирает сковороду и выключает плиту.
– Нет, не турист.
– Ему можно доверять?
– Я не знаю, – отвечаю честно, ведь я и правда ничего о нем не знаю.
– Ну что же, – она поворачивается ко мне, засунув руки в карманы теплого черного платья, – он как раз проснулся. Отнеси ему завтрак. Не хочу пускать