бы вытягивая ее из сына. Причем тянул он ее медленно и скрупулезно, как рыбу на леске, чтобы эта мысль ни оборвалась и была понятной, на всем ее протяжении.
– Даже если и так, – продолжал упорствовать Луций, уже не такой уверенный в своей правоте, однако не желающий так просто сдастся. – Даже если и так, это не отменяет того, что он мог являться мудрецом и философом.
– Ну какой же он мудрец, посуди сам? Только не спеши. Мы, римляне, сначала думаем, а после делаем, в отличие от этого раба. Если философ сам себя обрек на рабство, то получается он плохой философ. Если всю свою жизнь он что-то там познавал и изучал и слыл наверняка мужем ученым, то почему же, при появлении возле ворот его города наших легионов, он не дал жителям его кормившим, правильного совета? Почему не спас своих граждан? Почему сам в их числе сдался на милость победителей? А кстати, милости ему никто не обещал. Получается та истина, которую он так тщательно изучал и нес в народ, оказалась ненужной и фальшивой. Что с нее толку, если теперь его дети гнут спину под ударами бичей на полях, а его женщины или разделяют ложе с нами, или трудятся на кухнях. Пойми сын, изучая любую науку, постигая самые великие учения, все это окажется бесполезным без элементарных умений. Например, если он не умеет плавать, то, как ему помогут философия и риторика на озере или в море? Правильно!! Никак. Так и здесь получилось!! Изучай ты что угодно, а не умея воевать, не умея защищаться, ты в любом случае обречен на преклонение перед более сильным. Не сейчас, так чуть-чуть попозже. Такова природа всего живого. Если антилопа не может убежать от тигра, значит она уже не антилопа, а лишь завтрак для хищника. С людьми абсолютно так же, одни живут для господства, вторые для рабства. И никакие силы, кроме сил военных, не способны этого изменить. Если бы старик оказался бы достоин жизни, то нашел бы шанс доказать это, а он поступил как баран, который покорно ложившийся под нож мясника, при этом закрывая глаза, и надеясь, что что-нибудь переменится. Пойми, если бы его учение, если его ум оказался бы ценен, то об этом бы непременно узнали. Посмотри вокруг, мы живем в роскоши, но не всё Римляне придумали сами. Наши поля возделывают умелые земледельцы из Африки, греки отвечают за нашу духовность, северные племена рассказывают нам про металлы. Мы используем чужие знания. Поэтому, если бы старик что-то из себя представлял, мы бы знали про то, и наградили бы его соразмерно. Тут совсем другое. Продавец на рабском рынке, продал нам его для корма животным. Ну был бы он ценным, отдали бы нам его задешево да еще бы на корм??
– А если он гордец?? Если не захотел сломаться под нашим давлением, – как-то глухо спросил Луций.
– Об этом раньше нужно думать, на поле сражения. Там умирают войны. Выбирая же смерть в плену, надо понимать, что участь для него определяем мы. И когда той участи случится, тоже выбираем мы.
– Но он так смотрел??! – чуть ли не взмолился Луций. – Не смотрят так рабы.
– Правильно. – парировал Флавиан. – Рабы так не смотрят. Так смотрят идиоты, балбесы, те, что за отведенное им время не научились ничему путному и годны лишь