Надо бы убрать, – сказала она, нерешительно оглянувшись, и двинулась было к лопате и метле, прислоненным к стенке, но тут дверца ближнего, пустого денника отворилась. Возникла сутулая фигура в замызганном трико и громоздком брезентовом фартуке, с двумя совками в руках. Терпеливо склонив кудлатую голову, фигура подобрала дар Балтимора и проследовала с ним во двор.
– Спасибо, дядя Вася, – с облегчением сказала Алиса. – Или это Ваныч? А, все равно спасибо. Хотя убирать следует тому, кто в данную минуту выводит лошадь. – Она проводила неприязненным взглядом надменную фигуру в кепи. – Пижон, «новый русский». Что вы так на него уставились? Ничего особенного, форс да шпоры.
Женя задумчиво кивнула. Ну, вот она и увидела своего клиента. Интересный мужчина, чем-то похож на покойного Неборсина. Такой же знающий себе цену. Правда, форсу много! И ему тоже тридцать пять. Критический возраст супружеских измен! По счастью, его не надо провоцировать на проверку супружеской верности. Судя по информации, адюльтер здесь в разгаре. В данном случае Евгении предстоит только слежка. В сочетании с полезным и приятным времяпрепровождением – верховой ездой.
Оказывается, корда – это длинный ремень, на котором тренер водит по кругу лошадь с неопытным всадником, следя за его посадкой. Неопытным всадником была Женя, ну а тренером – крошка Алиса. Своими маленькими ручками, обладавшими железной хваткой, она без труда контролировала натяжение корды и вовсю «оттягивалась», громогласно поучая Женю:
– В седле не заваливаться! Зад подберите! Не натягивайте повод, вы хотите, чтобы у вас лошадь бегала, или просто сидеть хотите? Не теряйте стремя! Работайте ногами, зачем вам вообще ноги даны? – И все в таком духе.
Как выяснила Женя, главная часть ее ног – от колена до пятки. Называется это – шенкель, и дарован он судьбой вовсе не для того, чтобы любоваться стройностью его очертаний, подчеркнутых туфелькой на высоком каблучке. Шенкелями следует изо всех сил сжимать лошадиные бока, заставляя животину двигаться. По определению Алисы, у Евгении оказались не шенкеля, а кисель. И она терпеливо снесла обиду. Все-таки последние два дня ее только и делали, что критиковали все, кому не лень, было время привыкнуть.
Серый в яблоках Лоток оказался существом незлобивым, но ленивым и своевольным. Над шенкелями Евгении он просто-таки смеялся. В конце концов она признала свое поражение и сделала вид, что всю жизнь мечтала именно об этом: или стоять (сидя при этом в седле) где-нибудь в уголке, или мотаться на Лотке туда-сюда по манежу, мешая тренерам работать, а наездникам – скакать. Конечно, даже от такой верховой езды можно было получать удовольствие. Но выполнять задание…
Неведомо почему, Лоток особенно любил климовского Балтимора, и сколько раз он норовил приткнуться к его рыжей морде, было просто невозможно сосчитать. Сначала Климов снисходительно улыбался, когда Лоток прерывал его важный галоп. Потом улыбаться перестал и знай только уворачивался от бесконтрольного конька с непередаваемым выражением презрения. Ну а Евгения, совершенно