среди трупов своих товарищей по оружию и тел русских солдат, среди разбитых деревьев, на земле, перепаханной ядрами и утоптанной ногами сражавшихся, на клочках изодранного обмундирования, среди перевернутых повозок и оторванных членов… Но все эти ужасы он заставил померкнуть перед славой. Поле смерти он превратил в поле чести… Его видели последовательно окружавшим себя каждым полком как семьей. Он спрашивал громким голосом офицеров, унтер-офицеров и солдат, узнавал, кто самый храбрейший из храбрых, и награждал его тотчас же. Офицеры указывали, солдаты одобряли, император утверждал»[199]. Так без справок, аттестаций и характеристик на залитом кровью, еще дымившемся поле битвы солдаты становились офицерами, офицеры – генералами.
П. Бениньи. Полковник кирасирского полка.
В храбрости и самопожертвовании, неразрывно связанных с высоким чувством чести, Наполеон видел нечто большее, чем необходимое качество отряда воинов-профессионалов. Здесь мы вплотную подходим к одной из важнейших тем истории Империи: социальной значимости армии и прежде всего офицерского корпуса в наполеоновской схеме общества. В воинском, рыцарском духе император искал моральный стержень общества. «Нельзя, чтобы знатность происходила из богатства, – говорил он Редереру, видному политическому деятелю эпохи Республики и Империи. – Кто такой богач? Скупщик национальных имуществ, поставщик, спекулянт, короче – вор. Как же основывать на богатстве знатность?»[200]
Но если знатность не базировалась отныне на происхождении из благородного рода, как при Старом Порядке, и на миллионном счету в банке, как в буржуазном мире, то на чем же? Кровь, пролитая на поле сражения, самопожертвование во имя общего блага, воинская честь отныне должны были стать, по мысли императора, основой для новой элиты. «Действительно благородным является тот, кто идет под огонь, – совершенно однозначно высказался император в разговоре со своим адъютантом Гурго. – Я отдал бы мою дочь за солдата, но никогда – за администратора… Я могу любить только воинов»[201]. «Быть офицером – это значило тогда быть знатным, перед воинским мундиром все склонялось, и перед воинской славой меркло все остальное…»[202] – справедливо отмечал мемуарист.
Концепция Наполеона раскрывается в полной мере в наставлениях, предназначенных для военных школ императорской Франции. В регламентах парижских коллежей, Сен-Сира и Пританея преподавателям указывалось, что «во время занятий они должны делать все необходимое, чтобы направлять воспитанников к любви к добродетели, справедливости и Отечеству». Те же самые мысли мы находим не только в занятиях с будущими офицерами, но и во всех речах, которые руководство военных школ произносило по разным поводам.
Во всех этих речах постоянно встречается тема «чести», которая представляется как нечто прежде всего свойственное воину, который является более, чем любой другой француз, благородным и знатным