Так что вот тебе одна утечка. Конечно, я не хочу сказать, что эта девушка или ее соученики – преступники, но сведения через них могли пойти дальше, не правда ли?
– Разумеется, – согласился Калев хмуро. – Ну, дальше?
– С первой женой мы уже лет пятнадцать никаких контактов не поддерживаем, – сказал Теллер. – С тех пор, как Арво школу кончил, наверно. К тому же она живет в Тарту, перебралась туда через год или два после развода, вышла замуж вторично, словом, ее кандидатуру я отвел. Со второй иначе, с ней мы время от времени общаемся, в основном, по поводу дел Камиллы, конечно. Я ей позвонил, поговорил, завел как бы невзначай речь о Коровине, она долго не могла вспомнить, мы ведь жили с ней отдельно от родителей, ходили к ним по праздникам и только… В общем, это не она. Я так думаю.
– Ясно, – сказал Калев. – Кто еще?
– Еще я вспомнил четырех человек, которым говорил о картине, двоим даже ее показывал, эти из коллег. Но понимаешь, Калев, загвоздка в том, что это было года два назад, не менее полутора уж точно, вскоре после того, как картина стала принадлежать мне или даже до… ну показывал я, разумеется, после, не при маме. Я им позвонил, никто не помнит, чтобы говорил хоть кому-то что-либо на эту тему в течение последних месяцев, сразу после того, как от меня услышал, еще может быть, но ближе к текущему, так сказать моменту, категорически нет… Единственное, среди них один мой бывший приятель, искусствовед, он теперь совсем спился, я его полгода не видел и дозвониться тоже не сумел. Вернее, не застал его, раза три звонил, говорил с женой, но до самого не добрался. Вот он мог бы спьяну в какой-нибудь сомнительной компании ляпнуть. Давно имеет привычку пить со случайными людьми.
– Все? – спросил Калев.
Теллер помолчал.
– Не совсем, – сказал он осторожно. – Не хочу грех на душу брать, но пришла мне в голову еще одна мысль. – Он сделал паузу, словно колеблясь, но потом решился. – Соседи. Точнее, один из соседей.
– Он знал о картине? Или, вернее, о том, что она ценная?
– Повидимому. Понимаешь, мои родители были в дружеских отношениях с семьей, которая жила напротив, на нашей же лестничной площадке. Отец с этим соседом ездил на рыбалку и вообще, мать с его женой тоже интенсивно общалась. Они были люди интеллигентные и представление о живописи имели. Когда отец с матерью куда-то уезжали, всегда просили их приглядеть за квартирой. Теперь старшего поколения уже нет, здесь живет сын, мой примерно ровесник, в детстве мы с ним во дворе в разные игры играли и по сей день приятельские отношения поддерживаем, иногда, особенно, когда с женой поцапается, он заходит ко мне поговорить.
– О живописи? – осведомился Калев?
– Да нет, о вещах попроще. О жизни, скажем так. В живописи он разбирается слабо, но человек с высшим образованием, общаться с ним приятно.
– За бокалом вина.
– Скорее, кружкой пива, – усмехнулся Матс. – Но о картине он тоже знал, как-то я пожаловался, что квартира запущена, а ремонт делать не на что, так он посоветовал мне продать что-либо из отцовского