нарядит, докажу тогда,
Что я достоин твоего вниманья.
Осмелившись, любовью похвалюсь,
А до того к тебе не появлюсь.
27
Weary with toil, I haste me to my bed,
The dear repose for limbs with travel tired,
But then begins a journey in my head,
To work my mind, when body's work's expired;
For then my thoughts (from far where I abide)
Intend a zealous pilgrimage to thee,
And keep my drooping eyelids open wide,
Looking on darkness which the blind do see;
Save that my soul's imaginary sight
Presents thy shadow to my sightless view,
Which, like a jewel (hung in ghastly night),
Makes black night beauteous, and her old face new.
Lo thus by day my limbs, by night my mind,
For thee, and for myself, no quiet find.
27
Устав в пути, спешу я лечь в постель,
Сулящую желанный отдых телу,
Коснусь подушки – мысли, как метель,
Мозг утомляя, приступают к делу.
Мечты и думы трогаются в путь,
Летят к тебе, пронзая дали ночи,
Мешая и на миг глаза сомкнуть,
Как два слепца на тьму взирают очи.
Воображение спешит глазам помочь,
Незрячий взор твой призрак видит ясно,
Как бриллиант, он озаряет ночь,
Тьму, делая и юной, и прекрасной.
Так ноги днём, а мысль ночной порою,
Стремясь к тебе, мне не дают покоя.
28
How can I then return in happy plight
That am debarred the benefit of rest?
When day's oppression is not eased by night,
But day by night and night by day oppressed;
And each (though enemies to either's reign)
Do in consent shake hands to torture me,
The one by toil, the other to complain
How far I toil, still farther off from thee.
I tell the day to please him thou art bright,
And dost him grace when clouds do blot the heaven;
So flatter I the swart-complexioned night,
When sparkling stars twire not thou gild'st the even:
But day doth daily draw my sorrows longer,
And night doth nightly make griefs' strength seem stronger.
28
Как состоянье счастья мне вернуть,
Ведь благодати отдыха не знаю:
От тягот дня стараясь отдохнуть,
Себя сильнее ночью утомляю?
Хоть день и ночь – враги между собой,
Меня пытая, пожимают руки:
День валит с ног дорожной суетой,
А ночь мешает спать тоской разлуки.
Чтоб угодить, твержу в ненастье: День,
Мой друг сегодня солнце заменяет,
Когда созвездья тучи прячут в тень,
Он вместо них тьму ночи украшает.
Но дни в ответ мои печали множат,
А ночь тоскою всё усердней гложет.
29
When in disgrace with Fortune and men's eyes,
I all alone beweep my outcast state,
And trouble deaf heaven with my bootless cries,
And look upon myself and curse my fate,
Wishing me like to one more rich in hope,
Featured like him, like him with friends possessed,
Desiring this man's art and that man's scope,
With what I most enjoy contented least;
Yet in these thoughts myself almost despising,
Haply I think on thee, and then my state
(Like to the lark at break of day arising
From sullen earth) sings hymns at heaven's gate;
For thy sweet love rememb'red such wealth brings
That then I scorn to change my state with kings.
29
Когда, гонимый злобой и судьбой,
Отверженный и одинокий, плачу,
Тревожа небо жалобой – мольбой,
Напрасно на проклятья силы трачу,
Мечтаю уподобиться всем тем
Чьи доблести людское хвалит мненье,
Завидуя я злюсь, не пью, не ем,
Чем вызываю сам к себе презренье.
Раскаявшись, вдруг, вспомнив о тебе,
Перестаю завидовать и злиться,
Моя душа назло лихой судьбе,
Как птица, в небо с