он.
«Сама сшила…» – лучились ее глаза.
«Не может быть!» – изумился он.
Она взяла с собой кое-какое белье и пока застилала кровать, он в майке и трусах путался под ногами и, оглаживая через платье ее тело, пытался целовать ее голые руки. Наконец она сняла платье, и он, не имея терпения, повалил ее на кровать, задрал шелковый подол комбинации и, расталкивая холодными коленями ее послушные ноги, набросился на нее. Ощутив нервную дрожь его шалых рук, сухие жадные губы и горячий наконечник его каменного копья, она поняла, что он по-прежнему прошлогодний, летний, голодный и принадлежит только ей. Тем не менее, после того как они немного отдохнули, она сказала, усмехнувшись:
«Ну, рассказывай, Силаев, сколько раз ты мне изменил…»
«Почему ты считаешь, что я тебе изменял?» – обиделся он.
«Потому что мужчины без этого долго не могут…»
«Хм, откуда ты знаешь? У тебя что, было много мужчин?» – в свою очередь усмехнулся он.
Она смутилась и уткнулась ему в плечо.
«Прости меня…» – сказала она жалобно.
«За что?» – удивился он.
И она, скрывая глаза и путаясь в словах, рассказала ему и про то, как давно его любит, как мучилась и ревновала и почему изменила. В конце она заплакала, и он, прижав ее к груди, как мог, успокоил, сказав среди прочего:
«Глупенькая! Мужчины без этого прекрасно могут обходиться. Ведь я же смог…»
Он был нежен, заботлив и ненасытен, утомив ее и себя. Между прочим, ближе к концу он спросил:
«Не хочешь попробовать другую позу?»
«Это как это?» – не поняла она.
«Ну… я буду лежать, а ты сидеть на мне…»
«Это как это? – еще больше удивилась она. – Я что, буду сидеть на тебе голая, а ты будешь смотреть на меня? Ты что, вообще, что ли?»
«Ну, хорошо, я не буду на тебя смотреть…» – смутился он.
«А говоришь – не изменял! Откуда же ты про позу знаешь?» – возмутилась она.
«Алка, да не изменял я, ей богу не изменял! Ребята в общежитии рассказывали, ну, и картинки разные показывали…»
Она испытующе на него посмотрела и, тряхнув пышными русыми волосами, разделенными пополам и коротко подстриженными на манер городских комсомолок времен коллективизации, своенравно постановила:
«Нет уж, давай не будем! Я тебе не какая-нибудь там с твоей картинки!»
Они провели в кровати четыре часа, устали и проголодались. Она нашла в холодильнике яйца, масло, сало, хлеб, поджарила яичницу и, усевшись напротив, накормила его, наблюдая, как он жадно ест. Когда он закончил, она подошла к нему и прижала его голову к своему животу, испытав щемящее чувство умиления и нежности. Он доверчиво обхватил ее бедра и замер.
Потом они побывали в этом доме еще два раза, и каждая следующая их встреча оказывалась лучше предыдущей. В перерывах между жаркой возней он укладывал ее голову себе на грудь и рассказывал про столичную жизнь и про то, кем он станет, когда выучится. Рассказывал про новых друзей. О москвичах говорил: