ставляли думать и дугами вздыбленные над землей массивные корневища деревьев, и высоко взбиравшиеся по древесным стволам языки мха, и множественные завалы из опадавших и сгнивавших во времени ветвей.
Подавляющая часть деревьев относилась к группе лиственных, но встречались и деревья хвойные.
И листья, и хвоя вырастали очень большими – под стать деревьям. Листья – величиной с зонт, хвоя – с ручку зонта. К таким сравнениям прибегали мои родители.
Листья были крайне бледными, с едва зеленым оттенком, и обладали исключительной прозрачностью, поэтому сквозь них прекрасно просматривалось небо, с его солнцем, луной, звездами и облаками.
Хвоя имела цвет зеленый темный, и сквозь нее не просматривалось ничего.
Деревьев было великое множество, и они образовывали лес, простиравшийся на многие мили. Он брал начало у подножий огромных холмов, что следовали чередой вдоль берегов холодного океана, в своем продолжении восходил на холмы и спускался по их обратным склонам, а после так же всецело охватывал холмы, стоявшие позади.
Лес рос не только на суше. Два лесных массива вели свое существование в океанских водах, будучи немного ими подтопленными.
Являлось очевидным, что во времена былые давние эти лесные массивы занимали поверхности двух совсем невысоких мысов, которые тесно соседствовали друг с другом.
Но потом что-то произошло в природе, и мысы были затоплены, превратившись в мелководные океанические пространства с деревьями на них.
Родители, а с ними и я, называли эти пространства “заводями”.
Заводи располагались у подножий двух холмов. Раньше при каждом холме имелся свой мыс. После затопления мысов при каждом холме появилась своя заводь.
Среди этих холмов протекала речка. В океан она впадала между заводями, оставляя по сторонам от себя их ближние края.
За дальними краями заводей распростерлись желтые каменные пляжи, которые нескончаемо тянулись по океанским берегам.
− « −
Все, что меня окружало, принадлежало миру неизвестной планеты, на которой я очутился вместе с родителями, когда был совсем маленьким. Таким маленьким, что не умел еще ходить.
Одним из важнейших обстоятельств, которое помогло нам быстрее приспособиться к жизни в новых условиях, была одинаковая продолжительность здешних суток с сутками земными. К данному выводу пришли родители, основываясь на своих внутренних ощущениях.
Как и в сутках земных, в сутках на этой планете, были светлая и темная пора.
Не знаю, как в других местах планеты, но в месте, где жили мы, темнело всегда рано, и наступали долгие вечера, которые скрашивал свет Белой Луны.
Она была очень большой, в несколько раз больше Красного Солнца, которое освещало планету днем, и на смену которому приходила, обрисовывая свой контур в мрачнеющем небе, когда Красное Солнце тонуло в океане на его далеком крае.
В скором времени пространство внутри лунного контура наполнялось ослепительно белым светом, небо обретало глубокую синеву, и в нем загорались звезды.
− « −
Каждым вечером, с появлением Белой Луны, я встречался с моим единственным другом.
В багряных лучах восходов и потом, когда Красное Солнце начинало сиять светом алым, я не видел друга. Не видел я его и в часы багровых закатов. Мы бывали вместе лишь при Белой Луне, парившей среди звезд в темно-синем небе.
Друг мог быть рядом со мной только по вечерам, потому что лишь с их наступлением он освобождался от каждодневных хлопот по выживанию.
Наши встречи происходили на берегу заводи, что была у холма, который располагался за правым берегом речки. На океанском склоне этого холма обосновалась моя семья.
Мы с другом оба были детьми. Нас объединяло родство душ и общие детские забавы. К примеру, мы любили вместе плавать в заводи и просто барахтаться в ее воде.
Мне исполнилось шесть лет. Друг был того же возраста. Меня звали Артемкой. Друга я и мои родители звали Тыром.
Когда он был чем-либо недоволен или встревожен, то немыслимо быстро повторял один и тот же звук: “тыр”. Во всяком случае, мне и моим родителям слышалось именно так.
“Тыр-тыр-тыр-тыр!” – громкой трелью выдавал мой друг, если c растущего поблизости дерева обваливалась отмершая ветка.
А самые большие ветки были в обхвате, как я сам.
Чтобы не угодить под падающие ветки деревьев, надлежало держать ухо востро, к чему с успехом приноровились я, мои родители, Тыр и вся обитающая в этой юдоли живность.
“Тыр-тыр-тыр-тыр….” – тревожно и продолжительно бурчал мой друг, когда вспыхивали молнии и слышались раскаты грома – предвестники проливного серого дождя.
“Тыр-тыр!” – отрывисто вскрикивал он, заслышав подозрительный шорох или учуяв запах опасного чужака.
Тыр произносил и другие звуки. Ими были писк и свист.
В зависимости от обстоятельств и писк, и свист звучали по-разному, и было понятно, что