подключалась Фира. Обнимала, целовала, шептала: – Не стыдно, не страшно, ты мне только сразу говори. Мы эту беду враз исправим.
У ее группы за три дня пропали опрелости. Дворовые бабы смеялись: – Нормальные люди с работы несут, а ты, Фира, на работу!
– Ну не могу я! Ну у ребенка уже рана между ног. А крахмалом припудришь, и все заживает. Они ж признаться боятся, и ходят записянные по полдня. Герои! Жалко же.
Малышня полюбила Фиру моментально. Только она появлялась с ведром и тряпкой – они гроздями висли у нее на ногах, руках, прижимались лицом к юбке, несли свои сокровища из листьев и гусениц, шептали секреты и обидки и… наотрез отказывались уходить домой. Ткачихи к «мамке Ире» поначалу сильно ревновали. Обижались. Они тут целый день упираются, а дети за няньку цепляются и домой идти не хотят. Но постепенно привыкли. А Фира стала оставаться и на ночную смену – сад же работал круглосуточно. Работницам удобно – детей покормят, и на ночь, и с утра. И ночью досмотрят – не надо оставлять абы с кем, да и старшие не объедят. У Фиры же было два мотива – корыстный и боевой.
Корыстный был простым – она тоже ела в столовой вместе с детьми фабрики. Поэтому всю пайку могла отдать в семью, на круг, для Ксени. А боевой был еще более инстинктивным – воспитатели ночью оставаться не особо хотели, а если дежурили, то тоже спали. Малыши плакали, ходили под себя, спали в мокром, простужались и кашляли. Но главное – еда. На вечер и завтрак тоже готовили. Детей оставалось меньше, и сторожа тоже приходили харчеваться. И ладно просто поесть – так они отбирали кашу домой ведрами. И Фира стала проситься в ночные смены. Дома и так полно народу, да и Ксеня про себя не постесняется Женьке с Петей напомнить.
Что она только ни выдумывала, чтобы сохранить детскую пайку, – и дверь запирала, и кастрюли в спальне прятала. Но дошло и до открытых конфликтов.
Мартовская ночь. Холодная и промозглая. Спит-сопит малышня. В комнату-столовую по-хозяйски заходит мордатый сторож Дмитрий Михайлович. С бидоном. Не спеша начерпывает себе кашу, выбирая края с остатками масла.
И тут из темной спальни выползает растрепанная Фира со шваброй в руке.
– Михалыч, а ты не слыхал, что на ночь жрать вредно?
– Так я на утро, – усмехнулся сторож. Фира ему была чуть выше пояса.
– Ты что ж это, детей обожрать решил? Морда не треснет?
– А ты что, совсем страх потеряла, жидовка старая? Сейчас я сам тебя тресну, – оторопел Дмитрий Михайлович, – да шею сверну!
– Подохнешь ты от детской каши. Подавишься, и не спасут.
– Вон пошла! – Сторож демонстративно отвернулся и продолжил перекладывать кашу в свою тару.
– Сука-сука, что это?!!!! – вдруг заорал он. А это Фира просто выплеснула на шинель и на его жирные, давно не мытые волосы керосин из банки.
Она успела отскочить к столу и взять в руки горящую керосиновую лампу:
– Вот сейчас