успокоился крёстный.
Шурик продолжил:
– Ну, и шандарахнул я из ружья в воздух. Медведь от этого, видать, решился. Выпрыгнул из кабины и в тайгу. Аж лапы по-заячьи подкидывал. Тоже мне – сменщик нашёлся.
Из комнаты позвали всех к столу. Мутовкин придержал брата, предложил ещё посидеть на воздухе.
– Не лезет мне что-то с отвычки этот ваш самогон. Привык, наверное, к спирту и коньяку марочному, – морщась, пожаловался он.
– Так давай я тебе завтра коньяка куплю. У нас есть в магазинке. Дорогой, зараза.
– Ты что, сдурел? Ты мне покупать будешь… Я сам тебе что угодно куплю. Я тыщ сорок в месяц чистыми на руки имею. Ты, Сашок, меня прямо обижаешь…
– Что, вправду сорок тыщ? – ахнул Сашка и беззвучно зашевелил губами. – Это в десять с половиной раза больше, чем я?
– А ты что – министр?
– Министр не министр… а главный механик ремонтной службы. По счёту должностей – пятое лицо в нашем совхозе. А ты – просто машинист бульдозера.
– Не просто, – обидчиво возразил Мутовкин, – а в северном исполнении… Мне начхать на должность. Сколько хочу, столько и заработаю… Мне сколько раз предлагали бригадиром стать…
– Кому это предлагали бригадиром стать? – спросила вышедшая на веранду жена Шурика. – Пошлите к столу.
Сашка засмеялся:
– Супруг твой вот обижается, что мало получает. Видишь ли, ему сорок тысяч в месяц мало. А я… – Сашка заткнулся от толчка в бок и непонимающе посмотрел на брата.
– Кто это сорок тысяч получает? Этот бедолага? Он хоть раз в жизни такие деньги в руках держал? – Покачав головой, жена Мутовкина вернулась в дом.
Шурик укоризненно, тихим голосом сказал:
– Эх, Сашок – Сашок, чуть под трибунал меня не подвёл. Надо же так проболтаться!.. Эх, ты…
Сашка захлопал глазами, виновато пригладил чубчик и спросил с открытой простотой:
– А чо?
– Чо, чо… – я ей этих денег никогда и не приносил. Она о моём фактическом заработке и не догадывается. Я ей половину отдаю, а на остальные – у меня в соседнем посёлке баба живёт.
– Какая баба? – опять не понял Сашка.
– Красивая, до ужаса. Я ей деньги отвожу и раза-два три месяц в гости наведываюсь. На эти деньги имею все сто восемь волшебных удовольствий…
Сашка охнул и больше ничего не спрашивал. Из окна дома вырывалась мощно исполняемая дружным хором грустная песня о бродяге.
– Знаешь, брат, – уверенно заявил Сашка, – всё-таки надо тебе в Сосновку возвращаться. На кой леший тебе эта баба… У нас тоже тут удовольствий полно. Будем вместе на рыбалку на монастырские озёра ездить…
Утром Мутовкин, ещё не проснувшись полностью, ещё не открывая глаз, почувствовал, какая тяжёлая у него голова. Такая тяжёлая, что, наверное, и встать невозможно с постели: шея просто не удержит этой чугунной болванки.
В доме – тишина. От вчерашнего застолья не осталось и следа. Всё было чисто, расставлено по своим местам. Во дворе тётя Шура замешивала поросятам приторно пахнущее