а там вини кого угодно: мошенников, воров – не поможет, все ты, все от тебя, любая другая, другой, простой, обыкновенный, может, вложит теперь в руку его мелочь; может, это вообще будут менты, а ты прошел мимо, не остановился, не спросил. Прошел мимо человека, руководствуясь стереотипным своим, а может, и не стереотипным даже, бля, а очень индивидуалистичным мышлением, а, может, лишь по привычке ты сделал это. А потом сидишь и рефлексируешь как сука. А сразу не вернулся. Думаешь, ну ладно, да ведь я так же
А именно поэтому и надо было вынуть и отдать от себя эту мелочь, оторвать с мясом, гнилым жадным мясом, отдать мелочь, которая не успела запотеть, не успела даже запотеть, она сразу сожгла тебе руку, панк ты, еб-та, сраный! Ты простой обыватель, падучий до баб и пива, а мимо человека проходишь, как мимо столба с неинтересной тебе агитлистовкой.
И мелочь жгла твою руку, и ты купил на нее соль и спички. Как одна поездка на метро, вход в метро, чтобы уехать домой с разбитым ебалом. Неужели ты не видел, не успел все оценить? Даже если ошибся бы, было бы не так погано.
***
Унизительно падок до баб, перед приоткрытой юбкой юлишь, как стерва.
***
Иногда Башмаков думал, как он оказался в такой жопе, и вспоминал, как в седьмом классе их повезли в политехнический музей, потому что классная вела информатику, и повели в класс с компьютерами, где они выходили в интернет. Тогда интернет был далеко не у всех, не изведан еще был. Классные хулиганы влезли быстро в порнуху, за ними и остальные полезли туда, и так скоро весь класс наслаждался порно, классная беспомощно бегала от компьютера к компьютеру и заставляла выключить. Вот так же и я, думал Башмаков, вместо того, чтобы заниматься своей жизнью, влез по горло в какую-то нескончаемую порнуху, и как мамы говорят детям: ну где ты был, весь изгваздался; теперь Башмаков говорил себе: ну где ты был, весь изгваздался: алкоголизм, сифилис, трихомоноз, полная потеря человеческого достоинства.
***
Попивая чаек в здешней чебуречной, он вдруг увидел в отражении стекла свое лицо, присмотрелся: отец. Глаза, нос, почти все лицо отцово; он вспомнил отца, как он жил, жил и вдруг умер. То же абсолютно ждет и тебя, никакие томящие тебя мечты, совершения – только смерть впереди, такая же простая и нелепая, как и жизнь.
В ожидании этой смерти. Он ясно увидел в отражении стекла свое будущее.
***
Сменив очередную работу, Башмаков вскоре выяснил, что на этот раз ему выпало возить писательские рукописи.
– Что это, издевка или знак судьбы? – думал Башмаков. – Конечно, издевка, чего я только не возил: дебильные сувениры, игрушки из сексшопов, даже дерьмо в виде анализов и то приходилось. А теперь Вселенная, как говорят придурки, предоставила мне шанс возить чужие рукописи, мне сраному писателю. Что это как не издевка?
Волею случая Башмакову и раньше случалось попадать в странные ситуации. Когда его друг Сашка Кочаргинский выиграл литературную премию «Тюбет» и пригласил его, – вернее, даже не он, а его, Башмакова,