на шее отца с матерью.
Друзей-приятелей да и просто знакомых в этом городе не было никого. Выходил блуждать по близ расположенному скверику. Сидел там, покуривая, на лавочке, поневоле принимая позу роденовского мыслителя. Порою к нему, сидящему в такой позе, подходил кто-нибудь из местных мужичков и предлагал душевно: «С похмелья, друг? Пойдём пивка поищем…» То стайка проходивших мимо девушек начинала громко смеяться, стараясь этим обратить внимание несчастному влюблённому на скамейке, что любовь уходит и приходит вновь. Родители шушукались между собой, выясняя во взаимных упрёках – в чью родословную такой сын у них сподобился. «Ишь ты, писателем стать собрался. Лев Толстой, Чехов, Шолохов в их семье образовался. Вот не было позора перед миром…»
5.
…На завод какой-нибудь пойду, устроюсь. Неужто не смогу каким-нибудь слесарем-токарем. А в свободное время что-нибудь сочинять попробую. На вашей шее сидеть не собираюсь и со временем в общежитие переберусь…
Отец через своих бывших сослуживцев подобрал более-менее подходящее место для бывшего военно-морского офицера. В системе ДОСААФ имеется причаленный на пожизненный причал к берегу Москва-река списанный и приспособленный под клуб патриотического воспитания минный тральщик – туда требуется комендант-смотритель, он же – капитан, он же – боцман, он же – вся команда корабельная.
В самой большой каюте, на стенках-переборках которой развешаны фотографии героев войны с краткими текстами-описаниями их подвигов и сел писать в школьной тетрадке на двенадцать страниц. Разумеется, когда не проводились в этой каюте встречи пионеров с ветеранами. И когда зимой не нужно было сбивать намёрзшие на борта глыбы речного льда, и когда летом не нужно было отгонять метлой наплывший под борта разный городской мусор. Один раз с мусором даже утопленника течением прибило. Но милицию вызывать не стал, а багром отвёл полуразваливший труп на стремнину течения. Ярким впечатлением отразился в сознании вид того утопленника, что даже вставил описание растерзанного тела в один из своих четырёх рассказов, написанных за последние три месяца.
Про пиратов были те дебютные рассказы-баллады. Начиналась «четырехлогия» с истории про юнгу, сбежавшего с купеческой шхуны от злого хозяина в пираты. С массой батальных сцен, с острым сюжетом, с подробными портретными описаниями персонажей на половину страницы. Заканчивалась – о жизни старого пирата, поселившегося отшельником в старинном замке и ведущего в одиночестве борьбу со всякой нечистью, обитавшей в том замке, и с жадным графом, соседом по территории.
Самому понравилось, когда перечитал полученные от машинистки два машинописных экземпляра. Заранее уже были подготовлены почтовые конверты с выведенными аккуратно «штурманским почерком» адреса журналов. Из всех существующих в стране печатных органов в области художественной литературы выбрал те, которые публиковали что-то остросюжетное для оживления будней советского народа. В один журнал