о края тарелок в попытке зачерпнуть больше каши.
Итан ковырялся в горячей каше и украдкой глядел на небритого отца. Хлопья овсянки застряли среди жестких золотистых волосков на подбородке, но так и остались незамеченными. Несколько волосков посередине были чуть темнее, почти рыжими. Итан спрашивал у отца, не красил ли тот их специально. Нет, не красил. Если бы бритва не сломалась, то давно бы уже сбрил.
Халат сестры оттопыривался, и сквозь дырки виднелась молочная кожа. Изношенный, выцветший халат наводил на Итана еще большую тоску, чем папино небритое лицо. Раньше тоска была сильнее, когда этот самый халат носила мама. Сестра часто выводила Итана из себя, поэтому и тоски на неё он жалел.
– Когда приедет комиссия? – спросила мать, поглаживая отца по плечу.
Тот поджал губы и опустил ложку в пустую тарелку. Грудь высоко вздымалась, указательный и большой пальцы правой руки терлись друг о друга.
– В сентябре, – наконец, ответил отец, и его челюсть заходила ходуном так, что золотисто-рыжая борода затряслась, а очки в толстой оправе съехали на кончик носа.
– Комиссия? – переспросил Итан.
– Вечно ты лезешь, – Юна замахнулась на брата грязной ложкой, но мать стукнула кулаком по столу.
Зазвенели оставленные в тарелках ложки.
– Чего? – Юна вздрогнула и уставилась на мать.
– Никаких препираний, – в этот раз мать сверлила взглядом почему-то Итана. – Сколько раз вам говорила, что вы должны держаться друг за друга. Вы – семья, ясно?
– Да-а-а, – хором ответили дети.
– Комиссия из высшего класса, – уже спокойнее ответила мать. – Будут решать, что делать с больницей. Возможно, строить новую.
– Но на это уйдет время, – добавил отец, выдирая из бороды овсянку. – Временной больницы не будет. Сделают временный санитарный пункт. Посадят кого-то одного.
– Тебе и так платят копейки, – возмутилась Юна. – А если назначат не тебя? Мы тут вообще с голоду умрем.
– Мы что-нибудь придумаем, – твердо заявил отец.
Итан развернулся, чтобы вылезти из-за стола, но задел рукой чашку. Та сдвинулась с места и в мгновение ока оказалась на краю стола. Ложка упала, разбрызгивая остатки каши по деревянному полу.
– Я вам обещаю, – заверил отец. – Мы что-нибудь обязательно придумаем.
Итан присел на корточки, взял ложку, но подниматься не спешил, напуганный тем, с какой силой под столом отец сжимал кулаки.
Отец злился редко, только, когда дело касалось высшего класса. В отличие от матери, глава семьи Терра никогда не ездил в богатые кварталы и не любил обсуждать их достижения. Обычно мягкий и несловоохотливый, отец поразительным образом менялся, если речь заходила о правителе, высшем классе и обо всем том, что находилось за красными шлагбаумами. В тот день Итан впервые спросил родителя о разделении страны и остался пораженным изменениями, последовавшими вместе с долгожданным ответом.
К вечеру отец пришел в норму, чем Итан незамедлительно воспользовался.