нежной и ласковой. Второй раз за день я поймала себя на том, как настоящее, вместе со смехом и разговорами моих друзей, растворялось, становилось лишь дальним фоном, пока я была очарована чем-то более масштабным и вечным. То, как молниеносно Мардона наливала своему отцу чай, стоило ему опустошить пиалу, согревало меня не меньше, чем пляшущие языки пламени.
Только перед сном, когда я вновь представила эту тёплую картину, я начала размышлять о своих отношениях с отцом и сравнивать их с тем, что было у Мардоны и Захид-тога. Была бы Мардона так же мила с таким отцом, как у меня? Смогла ли я сама быть так внимательна к Захид-тога, если бы была его дочерью? И насколько сильно я была виновата в том, что у меня с отцом не было таких моментов, как тот, за которым я с таким упоением наблюдала? Я решила, что со следующего дня постараюсь быть более учтивой к отцу, но тут же отвергла эту мысль, посчитав её противоестественной. Как обычно, засыпая, я благодарила Бога за брата и дедушку, но в тот день я особенно отчетливо почувствовала пустоту, вызванную отсутствием тепла со стороны отца. Со временем я научилась не обращать внимание на эту пустоту и мириться с ней, но я раз и навсегда осознала, что никогда не смогу её заполнить. И никто не сможет.
IV. Уязвимость и рыцарь с бронёй.
Я никогда не любила игры с мячом, особенно, когда его нужно было ловить. Мои хиленькие, тоненькие ручки не могли удержать мяч, даже когда мне его подбрасывали намеренно слабее, чем остальным. Всё заканчивалось тем, что я сильно получала по лицу и отстранялась от игры. Мой брат сочувственно хлопал меня по плечу, и, убедившись, что я не серьезно пострадала, возвращался в строй.
Ещё нелепее складывались обстоятельства, когда мы играли в футбол. Ловить мяч я не умела, но отнимать его у соперников ногами и бить в определенном направлении у меня получалось, пожалуй, даже хуже. Поэтому ребятам приходилось ставить меня в условные ворота.
Вечером из-за страха перед Аббос-тога, который ложился спать рано и не терпел какой-либо шорох, на широкой улице мы не смели бегать. Приходилось довольствоваться игрой на нашей узкой улице, где мяч постоянно закатывался в арык, и его приходилось доставать мокрым. За меня это делал мой брат и отдавал мне мяч, слегка вытерев его футболкой.
Поскольку я была никудышным вратарем, а на другую позицию ставить меня было тем более бесполезно, Тимур, как самый сильный защитник, добровольно вызывался играть в той команде, в которой была я. Мардоне часто приходилось играть против него в качестве нападающего, и надо отметить, получалось у неё превосходно. Я не успевала и шелохнуться, как мяч оказывался за границей условных ворот, которые я должна была защищать.
– Это был офсайд, Джамал, почему ты не свистнул! – крикнул Тимур нашему незаменимому судье после того, как Мардона сделала хет-трик в течение пяти минут.
– Не было офсайда, продолжайте играть, – отвечал Джамал, и с ним было невозможно поспорить. Джамал подмечал малейшие детали, и никто не мог исполнить роль непредвзятого судьи лучше, чем он.
Моему