залез во внутренний карман, достал небольшую кубическую коробочку и открыл: – Это тебе, Наташенька, в знак моей любви!"
И достав из коробочки колечко, верхом на котором восседал небольшой самоуверенный камешек, надел его на безымянный пальчик совсем растерявшейся Наташи.
"Я так и знала!" – прослезилась мама, еще раз поцеловала Наташу и пошла на кухню готовить чай.
За чаем было много разговоров, в том числе было сказано следующее:
"Я всегда была против, чтобы Миша женился на русской, но глядя на вас, Наташенька, нисколько не жалею! Знаете, еврейская порода в этой стране выродилась! И это даже хорошо, что наша кровь смешается с вашей!" – так сказала мама.
"У вас прекрасные еврейские волосы, Наташенька, а это главное! В остальном мы сделаем из вас настоящую еврейку!" – это, конечно, сказал папа.
"Не слушай ты их! Они просто помешаны на чистоте крови!" – это сказал сын.
Кроме того наметили свадьбу на июль этого же года.
"Жить будете у нас!" – сказал в заключение папа.
При расставании ее снова расцеловали. Теперь уже и Михаил. Она не сопротивлялась: в конце концов, поцелуй за предложение жениться – это не кровать.
Ее родители спорить не стали. Только папа сказал:
"Знаешь, Наташка, я не люблю евреев, но случись погромы – я первый буду их прятать".
Оставалось прояснить самый главный вопрос, касающийся ее поведения в постели в первую брачную ночь. Имея о соитии отдаленное и заумное представление, она, приехав в конце июня домой, обратилась за инструкциями к разбитной Катьке.
"Э-э, Наташка! Наше дело – раздвинуть ноги и не дергаться! – снисходительно пояснила милая ее сердцу Катька, давно забывшая, когда, где и как потеряла невинность. – Да ты не волнуйся, девка! Сама поймешь, что к чему! Только имей в виду – в первый раз будет больно и будет кровь…"
Родители, кажется, понравились друг другу, жених был неотразим, такой невесты здесь еще не видели, и прогремела грандиозная еврейская свадьба, после которой некий Мишкин родственник отвез молодых в укромную квартиру, где и оставил одних.
8
Пожелав спокойной ночи и многозначительно улыбнувшись, родственник удалился, и то, к чему Наташа с нарастающим замиранием весь вечер готовилась, предстало перед ней во всей своей восклицательной неизбежности. Ею неожиданно овладел тягучий, сладкий страх.
"Хочешь чаю?" – заботливо обратилась она к мужу.
"Потом, потом!" – просипел Мишка и, не имея терпения, тут же обхватил ее жаркими руками, завладел губами и проник в нее винным дыханием. Он собрался было подхватить ее и нести в спальную, как того требовал красивый мещанский обычай, но она воспротивилась и пожелала сначала посетить ванную. Прихватив халат и укрывшись там, она долго разглядывала себя в тусклом зеркале. Зеркала, как люди: бывают жалостливые, бывают бессердечные. Этому же было на все наплевать.
Подрагивая от волнения (но не от желания, что подтвердят дальнейшие события), Наташа привела себя в порядок, накинула поверх новой шелковой сорочки халат