выпуклых боковых бликов. Он парил на такой высоте, что зрение с трудом дотягивалось до этого непонятного предмета.
– Вот это метафора! Вы меня просто обезоружили.
– Ерунда какая! Советско-окуджавское «А шарик летит…». Не более того. Тоже, небось, откуда-нибудь содрано.
– Не любите комплиментов?
– Люблю расставлять все точки над «ё», как говаривал один мой забубённый знакомый…
– Вы такая педантичная девушка…
– Бросьте, юноша. Не паясничайте…
Вечер подступал нерешительно, речная рябь укрывалась сизоватой дымкой. Редкие облака тяжелели. Даль размывалась.
– Не пора ли нам закругляться? – осведомилась Наталья.
– Да вы что! Вы совершенно не умеете гулять. Впрочем, не только вы. У нас напрочь отсутствует культ прогулки. Не в крови это у нынешнего человека, чтобы выйти вот так, без церемоний, не по делу какому али топором за пазухой. Оглядетьcя, не суетясь. Посмаковать закат. Да вы посмотрите, как чудно смеркается! А знаете, откуда это пошло? От Вергилия. Слышали о таком римском поэте? Это он первый выбрался из дому просто так, ни для чего. Прошёлся по клонам тамошним, прибалдел от зелени чересчурной, нежился на солнышке цепком. За жизнь поразмышлял, о вечном вспомнил, сварганил, не напрягаясь, строк несколько. Да и воротился, благостный, дальней дорогой в родные пенаты. Умиротворённый, тихий такой. Другой совсем. А раньше никому такое и в голову не приходило. А всё так просто…
– Поверю вам на слово.
– И правильно. Всё равно ведь не проверите. Ни в каком ЗАГСе не зарегистрировано.
– Вы ревнитель ЗАГСов?
– Отношусь индифферентно. Но чту достоверные сведения.
– И что же вы имеете сообщить достоверного ещё?
– Ну, например, собственное имя. За пару часов однократное упоминание его всуе при знакомстве выветривается как бокал сухого. Вы вот, вижу, вполне созрели позабыть. А нужно, чтобы запало… Остановись и закрой глаза!
Наталья вздрогнула от перехода на ты, но повиновалась.
– Сергей, – густо прозвучало из темноты.
Она и вправду уже едва помнила.
6.
Ближе к окончанию учёба стала Сергея откровенно доставать. Специальность явно не шла. Работы его безжалостно браковались. И по большому счёту того заслуживали. Творил он из-под палки, находил предлоги отложить всё, что только можно на потом. Чуть ли не за волосы подтаскивал себя к неоконченному, осоловело взирал на полуфабрикат, сплёвывал и засовывал его куда подальше. То, что всё же вымучивалось, ввергало автора в беспросветное уныние.
Его живо интересовало, влекло, захватывало всё, связанное со специальностью. Он вовсе не от безделья шатался по мастерским и выставкам, копался в манерах письма, копался в бог весть где добытых альбомах. Но своего качества в этом затягивающем пространстве наверняка определить не мог. Натужные попытки создать свою собственную реальность фатально оканчивались ничем. И Сергей стал исподволь к этому привыкать. Как ни странно, такое положение