их предприятия с инженером. А это означало только одно – результаты их секретной экспедиции рискуют никогда не попасть на берега Невы. На фоне этих перспектив, сбежавший монах с конокрадом, которых нужно было заключить в острог для снятия допросных речей, выглядели сущей мелочью.
Теперь они с инженером сами отчаянно нуждались в помощи.
– О чем задумался, – ваше благородие? – грузно садясь напротив, спросил урядник. – Не спиться?
– Да сижу и думаю, что предпринять надобно, – сонным голосом отозвался Орлов. – Сижу и пью чай из стакана в серебряном подстаканнике, без сахара, но под жаренную, несоленую рыбу. А где то идет по берегу Славянки наш обоз, с нашими боевыми товарищами, которые считают дни до встречи с казаками Черемисова и неведомо им, что не будет никакой подмоги и что самих нас заперли тут как курей в птичнике.
– Не рви себе сердце, ваше благородие, – покачал головой казак, сокрушенно вздохнув, – на все воля божья. Тебе тридцать три годка всего, а головушка уже седая, глаза цвета хоть и голубого, да потухшие как у старика – навоевался и натерпелся, уже значит выше края. Кто же знать мог, что беда тут такая приключилась? Ведь и предположить невозможно было! Да, дела, а какие тут службы раньше в храме служили! Петруха вон давеча сказывал, что даже батюшка Гавриил голову сложил по лету.
– В бою или хворь приключилась? – сонно уточнил Орлов.
– Его браконьеры иноземные, через индейцев в лес заманили, яко бы на свадьбу, а по дороге напали на него и голову отрезали. Эх, мы как войско Ермака Тимофеевича, коих татары в Кашлыке без запасов еды заперли.
– Тяжко им тогда пришлось, – кивнув, буркнул поручик, – мы хоть как они собак еще не едим.
– Вот, вот! Как им тяжко было, а они духом не пали. Хотя у них тогда аж три сотни стрельцов московских с воеводою померли от истощения.
– Дерзостью он тогда ту осаду прорвал, – проговорил старшина, наблюдавший за двором через бойницу.
Орлов, конечно же, знал эту историю про отважного атамана, которому нужна была провизия, а подмога от царя запаздывала. Он сам рассказывал ее не единожды на редутах осажденного Севастополя, в перерывах между боями и позже, уже после ранения служа на Кавказе. Но он всегда поддерживал эти разговоры, которые помогали на примерах героических предков, поднимать и приумножать дух русских солдат.
– Тогда ведь Ермак отобрал самых отчаянных и пошел на стругах по Иртышу, – продолжал Степанов, найдя в лице старшины нового собеседника. – Сумел даже победить в двух открытых сражениях, очищая путь от татар для караванов.
– Жалко, что не усмотрели казачки нехристей Кучумовских, – буркнул Иван, – которые по берегам крались.
– Вот и я говорю, что прямо как у нас, – подхватил урядник, – только мы смогли обнаружить врага вовремя, да встречу им задушевную организовать. Хотел бы я в глаза этому Ламберту посмотреть! А как ведь убогим притворялся – сучье вымя!
– А, что