я жестко ограничиваю себя в травке и алкоголе на вечеринках.
Но обычно я не узнаю, что моя мама официально перестает быть кандидатом на трансплантацию легких, а значит, врачи буквально отказались от нее.
Сегодня я узнал об этом.
Моя мама больна. Серьезно больна. У Розы кистозный фиброз. Ей повезло, что она дожила до сорока лет, не говоря уже о том, через что ей пришлось пройти за эти годы. Недавно терапия стала более интенсивной и частой. Она стала оставаться в больницах дольше обычного. Иногда на несколько недель. Ее легкие не справлялись. Остальное тело тоже было уже не в том состоянии. Внешне она выглядела хорошо. Прекрасной. Живой. Но внутри ее печень и почки разрушались. Как и наша семья.
Честно говоря, я был удивлен, что отец не вырвал собственные легкие и не затолкал их ей в глотку, когда узнал диагноз. Этим вечером я был в ярости и уже не контролировал себя. Все, что я знал – мне надо заглушить боль от того, что маме нельзя пересадить легкие, и от того, как она рыдала, сгорбившись над рабочим столом отца.
Пять минут спустя я открыл спальню и впустил Луну, закрывая за нами дверь. Комната Спенсеров оказалась самым диким, что я когда-либо видел. Если бы у шоу «Тачку на прокачку» и Букингемского дворца появился ребенок, он был бы этим местом. Королевские темно-синие шторы закрывали окна от потолка до пола и гармонировали с обитой калифорнийской кроватью королевского размера. Все остальное было золотым и кроваво-красным. На стенах висели автопортреты пары Спенсер в сексуальных позах, которые нам не следовало бы видеть – именно по этой причине они запирали комнату, когда их не было дома.
Луна упала на огромную кровать в позе снежного ангела. Она выглядела отстраненной. Задумчивой. Облокотившись плечом на один из портретов, я наблюдал за ней, готовый защищаться.
– Почему ты отдаешь себя каждому, кто попросит? – спросила она, а на глазах блестели непролитые слезы.
Интересно, и это Луна, которая сделала все возможное, чтобы игнорировать мои шалости с девушками весь прошлый год, а так же тот факт, что у меня есть член. Я склонил голову, рассматривая ее. Я не был мудаком – по крайней мере, для нее, а, может, и для всех. Но она переступает порог, если думает, что может указывать мне, что делать в свободное время.
– Потому что мне это нравится. – Я пожал плечами.
Она наградила меня взглядом типа «тебе это точно не нравится».
– Ревнуешь? – усмехнулся я.
Она закатила глаза.
– Хватит ходить вокруг да около. Если это зов плоти, то я с радостью приму его.
Ни в коем случае я не рискну еще раз пошатнуть свое эго – в четвертый раз – за неделю до того, как начнутся ее курсы в колледже, это прикончит меня. Больше у меня нет рычагов давления на нее. Герой Школы Всех Святых официально отстраняется от защиты ее в школе. Мне нужно быть аккуратнее, чтобы остаться с ней рядом.
– С каких пор ты стал придурком сексистом? – она сузила глаза.
– В тот самый момент, когда родился. Это называется быть мужчиной.
Я принизил себя до своей репутации,