Они греют. От них жить хочется. И друзья из Потаповки держатся ведь. Митяй, Андрюха, Николай. В письмах только намекают, что и им не сладко. Но держатся ведь.
Значит, продолжать терпеть? Терпеть еще несколько месяцев, пока не станешь «черпаком»? Но не сорвешься ли? Терпения хватает не всем. Писаря из штаба разносят новости по ротам: «В дисбате рядовой, несмотря на предупредительный выстрел часового, голой грудью бросился на колючую проволоку… В соседней части „дух“ повесился на ремне в сушилке…»
«Вешайтесь, „духи“!..» – Этими словами провожали их из «учебки» и ими же встречали в части. Вот и вешаются «духи».
Годин потер шею. Так просто окончить все мучения. Но вот только прежде придется помучиться мыслью, что оказался слабаком, что принес страшное горе матери, отцу, сестренке, Кате… «В н-ской части молодой солдат застрелил трех старослужащих и сам застрелился…» Этот хоть и слаб оказался, но по крайней мере от трех ублюдков землю очистил. Может все-таки и этих семерых «дедов» на тот свет отправить? Не мечом, конечно, но… Достать в хозчасти крысиного яда? Перерезать спящим глотки? А потом из-за них в «дисбат»?
Два дня до «рандеву».
«Духам» редко удается собраться, остаться всем вместе без «дедов» и «черпаков». Но с утра как раз оказались ненадолго вдесятером в курилке. Рассказывали друг другу, что с ними делали «дедушки» при ночном «знакомстве». Каждый чуть ли не хвастался, что ему было больнее:
– Меня шомполом по заднице так отлупили, что сидеть теперь не могу, сплю на животе. Видите, даже не сажусь, чтобы покурить…
– Меня дужкой от кровати по спине, по почкам… Отбили все, в туалет по нужде больно ходить…
– Молотком по пяткам, я теперь вот на носочках стараюсь…
– Мне об грудь автомат перезаряжали: по ребрам прикладом, пока не получится. Все синее от плеча до плеча, больно…
– А в меня электрические провода от полевого телефона тыкали. Это у них «электрический стул» называется, глаз до сих пор дергается…
Годин подумал, что ему, похоже, «повезло»:
– Меня просто били…
Товарищи рассказывали об избиениях, о пытках, но никто, однако, никакого выхода из этого ужаса не предложил. Все были готовы терпеть и дальше. Чтобы через несколько месяцев таких же молодых солдат так же лупить шомполом по заднице, бить дужкой от кровати по спине, молотком по пяткам, перезаряжать автомат об грудь, тыкать в тело электрическими проводами…
В бредовом сне прошла еще одна ночь, и у Година остался лишь один день на раздумья. И кого винить? Он сам захотел пойти в армию!
«Через две, через две зимы,
Через две, через две весны
Отслужу, отслужу, как надо…»
«И вернусь»? Теперь он не был так уверен в этих последних словах припева популярной, жизнеутверждающей песенки. Уже в который раз вспомнил разговор с отцом, его слова: «Не хотел учиться в институте, так теперь узнаешь, какова она – солдатская жизнь!..» Узнал, отец, узнал!
А еще Годин-старший сказал: «Помни, что бы ни случилось,