иких городов с архитектурой от проявившегося и уже оставшегося в живых гения уже величия личности, первоначально через профессию, ремесло молчаливо отделившегося от гения человеческой биологической жестокости. Когда честь, вкус и значимость жизни выделенных людей ещё не набросились на сутяжную борьбу за авторские права эволюционирующего поголовья над медальками всех народов и всех техник тщеславий . Какими рождаются такие люди ? У каких родителей ? Что, индивидуально присущее им самим ,развивает и меняет их в такие индивидуальности и выталкивает из видового, массового Нomo sapiens ? Или , как , всматриваясь во что и рядом с чем , вырастают в таких людей ? Каково им живётся среди нас ? Кто мы , простые люди , для них ? Какими такой космос в них воспринимает нас в наших социальных скопищах , в земных групповухах ? Как посреди базарного улюлюканья, гогота и гомона человек вообще догадывается посмотреть в сторону Вселенной и высматривать в знании именно о ней нечто для земного величия человека ? Ну, и во имя чего ими , такими людьми , были вообще выбраны под себя костры инквизиции имени простолюдинов ? Отчего , наблюдая происходящее вокруг , презирая узколобость земной келейной групповщины , возомнившей и воцарившей себя общественным институтом , они не лезли в отчаянии на стенку от массового скудомыслия , а шагают в сторону от человечества через костры ? Как они сумели первыми догадаться , прочувствовать , что люди научатся держаться друг друга , закладывая и распространяя собой не круги Ада на небесах , а светлые пятна в Истории Земли , если их известить о бездне веков , пространств , миров вокруг них ? Известить человека , что и он тоже Бездна . Развенчайте пугливость в человеке перед понятием Бездна – и он её в себе постепенно приучится оформлять поэзией и почтительно применит её к себе и к рядом живущему . Мы , люди , пока ещё стоически тренируемся терпимости на неодушевлённой бескрайной Бездне , нежели на доступной близлежащей одушевлённой . На одушевлённой Бездне пока скатываемся к кострам и распятиям , на строительство специфических сооружений для неё . Как разобщение миллионов природных человеческих индивидов раздроблением труда порождает такое цельное социально объединяющее значение таких единичных людей
Угадывается же, заводной был парень , Джордано : что – то пытался растолковать нам о нашем же человеческом в нас. И не в инквизиторски – уголовных интерпретациях человека, а в знаниях – мыслимых посланиях от Мироздания о масштабах Мироздания для нас и в нас . Наверное , верил и предвидел : люди способны на выбор между ними и будут им счастливы. Как уметь так беззлобно и снисходительно поражаться земному мракобесию , что всей собственной натурой не быть им поражённым , а для замены его просвещённостью предаться мыслям о Вселенной ? И не в виде личностной шизофрении , а сталкером познаний о ней . Как естественнонаучное воззрение в одном человеке способно не прогибаться под мифологизированной массовостью ? Неужели бывает так , что самое высокое в человеке – оставаться белой костью посреди жизни , заполонённой правилами от чёрных душ для тёмных умов ? Тёмное в нас от чёрного отличается первичностью его покорности засилью второго . Наверное , это самое высокое и драматичное переживание в жизни человека , когда Вселенная уже не ужасает , а восхищает её беспредельностью , а жизнь ещё является человеку или жалким, или ужасающим зрелищем потуг беспредела , когда беспредельность мира – базис , а беспредел социального заведения – ещё состряпанная надстройка для жалких презренных потуг покуражиться, попользоваться базисом . Но , допускаю , костёр на площади мог быть задуман зловещей групповой психотехнологией средневековья ставить на место прозревающих современников направленным взрывом скудоумия тёмной и невежественной массы, о развитости которой те радели. А заодно и "подлечить" кретинизм массы её же ужасом перед пробуждающимся в её недрах социального самосознания у единичных индивидуальностей не садистских наклонностей и взглядов на человечество ? Может , это и есть человеческий Дух – не заблуждаться в надеждах по поводу человеческой массы , но терпеливо мыслить посреди неё несредним человеком , с верой , как у первой сваи , вбитой в приневское болото , что уже именно она и есть архитектура города , начавшегося с неё , от неё , на её месте во имя немассового человеческого гуманитарного гения ?
Джордано "ушли" от нас и исторически прозорливой умницей . И с высоты эшафота инквизиции по историческому выражению лиц современных ему римлян определился : не следует призывать Рим к топору – только к познанию . По одному только выражению лиц одних только римлян подсказал всему Средневековью : цели топоров не оправдывают их средств, какой сущности топорных обновлений ожидают все грядущие Римы : уж если такова римская инквизиция , то каковы же породившие её римские созерцатели её безвозмездных ритуалов , каковыми исторически предстают топорные обновления от воспалённых мазохистов ? Джордано , очевидно, и предвидел , какой саблезубости какие обновившиеся ребята в тех же сохранных обновлённых Инквизициях обычно потирают руки после того , как Римы ( превый , второй , третий , etsetera . . . ) побывают под обновлением топором . Лично выстраданная гуманность Джордано Бруно – не обрекать зевак на ужас их обновлений инквизиторами , "обновлявших" самого Джордано шесть мучительных лет. Обновление человека – удел и стезя священнодействия