кладбище.
Один из туристов удивленно спрашивает гида:
– Почему на надгробиях такие странные надписи? Например: родился в 1500-м году, умер в 1590-м году, жил 5 лет. Или вот рядом: родился в 1650-м, умер в 1683-м, жил 3 года.
Гид ответил:
– Дело в том, что наши предки вели отсчет жизни не так, как современные люди. Они прекрасно знали, что человек состоит не только из своей физической оболочки, а мир – совсем не такой, каким мы видим его нашими пятью органами чувств. Они утверждали, что только те моменты, когда мы осознаем себя в полной мере и воспринимаем мир во всем его многообразии, мы живем. Такое состояние называется сатори, что означает просветление. А люди, пребывающие в состоянии сатори – просветленные. Предки утверждали, что все остальное время люди не живут, а существуют. Именно это и отражают цифры на надгробиях.
Туристы притихли, а один из них о чем-то подумал и пробормотал: "Получается, я еще и не жил вовсе".
Притча о смысле жизни
Савелий пребывал в состоянии Сатори не только на утренних и вечерних службах. И даже не во время исповеди прихожан. Даже младенцы, которых он крестил по несколько раз в неделю, не вызывали такого благоговейного состояния. Нет, те минуты, когда священник ухаживал за своим садом возле храма Ярослава Мудрого, играл там с внучкой Ксюшей и наблюдал за воробьями – они стали его Сатори.
Сад начинался сразу за церковью. Две едва заметные тропинки тянулись параллельно друг другу в конец сада, где располагалась беседка и пара деревянных скамеек. Вдоль тропинки – розовые кусты. Среди них у самой земли ютились анютины глазки, а кое-где пестрели календулы. Иногда тропинку пересекала мама-ежиха с маленьким детенышем. Он послушно брел за родительницей, неспешно перебирая крошечными лапками. И каждый раз после обеда, в перерыве между утренней и вечерней службами, к Савелию прибегали пятеро котят. Их мама лениво бродила за пределами сада, где-то там за черным штакетником. А котята (все – разного цвета) неистово носились вокруг священника, голодно мяукали и ластились. Черненький котенок был самым запуганным. Братья отнимали у него кусочек курочки, хлеб, рыбу, даже раков, которыми иногда баловал их Савелий. Поэтому священник отдавал самый большой кусок четверым пушистым “бандитам”. И пока они дрались за пищу, он отводил черненького к беседке, а затем кормил прямо с рук.
Возле беседки – воробьи. Неугомонно прыгают, ищут какое-нибудь зернышко. Иногда взлетают и прячутся в кронах платанов. А иной раз устраивают между собой рыцарские турниры. Но это чаще весной. А сейчас наконец-то – лето.
Весь сад – две параллельные тропинки, высокие кусты роз, робкие анютины глазки, пятеро котят, ежик с мамой, воробьи и платаны, – казались Савелию совершенной, законченной конструкцией. Мир совершенен. И справедлив.
Его бывшие одноклассники батрачат на очередной компьютер, на путевку в Дубаи или последнюю модель iPhone. Он же довольствуется “бабушкофоном”, который берет в руки только по вечерам. Кому нужно – сам его найдет. Вся округа знает отца Савелия.
Его бывшие одноклассники постят фото из Таиланда, с борта шикарного лайнера.