выкатывались за покупками и возвращались обратно.
Все безропотно посторонились, и бусик заехал под шлагбаум первым.
У Вострицкого заныло под ложечкой: всё-таки он не был одним из них, чего врать-то, – и подскочить к ним с просьбой: “…мужики, захватите, мне на позиции…” – не мог.
Пешая очередь – рассмотрел, наконец, Вострицкий – двигалась по отдельной дорожке.
Он пристроился последним.
В очереди стояли дурно одетые люди: старик в грязной куртке не по росту, следом с огромным животом мужик, поминутно обмахивающий себя замасленной газетой, а за ним две женщины в платках. Платки Вострицкий видел только на автовокзалах, куда прибывали допотопные рейсовые автобусы из деревень, или заходя по случаю в храм, – как раз перед отъездом заглянул, потоптался возле иконы дедушки Серафима, но молиться не стал.
Из будки вышел российский таможенник и, отсчитав шесть человек, запустил их на территорию заставы. Вострицкий оказался предпоследним. Ещё подоспел невысокий, низколобый парень, шелушивший семечки.
Молодая красивая женщина в окошечке – лычки старшего сержанта на тонких плечах – спросила у Вострицкого, куда он направляется и с какой целью.
– В гости, – сказал Вострицкий, и переступил с ноги на ногу. – С целью погостить, – добавил он.
– Самое время, – сказала она и вернула паспорт, не глядя на Вострицкого.
Она была раздражена.
Пограничники прокатили сумку Вострицкого по эскалатору – ничего запрещённого в ней не нашлось. Вострицкий подхватил сумку и вышел из здания.
Сразу после российской таможни – через сто метров по переломанному асфальту – располагалась таможня ополченская, новоросская.
Вострицкий почувствовал, как заторопилось его сердце: он шёл в сторону мягко свисающего и яркого флага Новороссии, и, шагнув через раскрытые ворота, с удовольствием осознал, что будто преодолел тяготение и стал невесом.
Ополченские пограничники и таможенники были одеты в камуфляж, вооружены и небриты.
Они выглядели деловитыми, но Вострицкий сразу заметил, что работа им в новинку: ничем подобным в прежней жизни эти ребята не занимались.
Старика и баб пропустили сразу, а сумку Вострицкого с удовольствием перетрясли. Десять раз на разные лады спросили, не журналист ли он.
“Нет, нет, нет”, – отвечал Вострицкий.
Ничего особенного не найдя в его вещах, ополченцы разом потеряли к нему интерес и перекинулись на заехавшую с российской стороны машину, где обнаружилось множество разнообразной камуфляжной формы и плащ-палаток.
Чем-то эти новоросские таможенники и погранцы – Вострицкий так и не понял, кто из них кто, – походили на голодных рыб.
Только сейчас он заметил, что прямо за таможней нарыты окопы и протянута колючая проволока. Бои тут шли совсем недавно: повсюду виднелись воронки.
На боку валялась расстрелянная таможенная будка с выбитым стеклом. Убрать её ленились, и, пожалуй, правильно делали: вид будки сразу давал понять, чего здесь стоит ожидать.
Вострицкий