начал накрапывать дождь, потом полил.
– А грозы так и нет, – укрывая тело, сказала санитарка.
– Стороной прошла, – проговорила другая.
Разом всё замерло и спряталось, а листва и трава словно развернулись, впитывая каплями тонкие далёкие звуки той плавной музыки, что всегда манит нас и которую мы не всегда слышим. Слышите её, слышите? А?
Весенние курсы в школе миссис Соултерфорд
Когда были расклеены объявления об открытии учебных курсов в школе, наверно, никто не ожидал, что на них наберётся народу, как на ярмарке. Люди грамотные говорили, что объявление о начале занятий печатали в газете, но, сдаётся мне, пришли как раз те, кто не смог бы воспользоваться этим знанием. Зато на объявлении, помимо крупных букв, была фотография школы миссис Соултерфорд, а её у нас все знают.
И другой момент, немаловажный в те дни: миссис объяснила первым пришедшим, а те разнесли всем, что «прослушавшие курсы получат аттестат», то есть грамоте разумеют, а с ним, глядишь, можно и устроиться лучше, чем у окна, потому как зимой большинство тем и заняты.
Так вот, публика на эти курсы ходила пёстрая, а вот Флинна Лаквуда, бог ведает, каким ветром занесло – он-то грамоте разумел ещё до курсов. Говорил, мол, сдаст экзамен на капитана и отчалит на «Вёртком». Впрочем, он всегда был себе на уме, никого не спрашивал, что ему делать.
Могу поспорить, миссис Соултерфорд не ожидала ничего такого, когда посылала на курсы свою дочь, девицу воспитанную и образованную, сразу видно, что характера скромного, только ни на кого не смотрела, а это уже было нехорошо и у многих наших вызывало недовольство. На месте миссис Соултерфорд надо бы было трижды подумать, куда пускаешь свою дочь, но, видать, образованные женщины смотрят по-другому или не глядят вовсе.
Нет, вы не подумайте, в школе всё было пристойно, даже строго, преподаватели в очках сыпали умными словами, чертили формулы (ни черта не разобрать, прошу прощения). Совсем было бы кисло, но после профессоров нас делили поровну. И миссис Соултерфорд с дочерью – каждая у своей половины – вели «литературный язык»: так они его называли, а попросту учили читать и писать. Если бы не «литературный язык», Макс Гейли не устроился полковым писарем, а Уолта Мартена не взяли малевать рекламные объявления на заборах, Марта Доменикс, будучи сиделкой, не умела нацарапать и записочки, не то что письма, а алкоголик Стивенс не мог в пивнушке громогласно заявлять, что теперь-то он проник в тайны науки. Я называю своих знакомых к тому, что очень толково нас обработали дамы Соултерфорд, заставив прописывать буквы, слова, потом – предложения, знали, то есть, своё дело. Не прошло и двух недель, как каждый из нас выходил к доске писать, что скажут, и читать, что укажут. Но сперва, я уже говорил, выступали с кафедры преподаватели. Они вещали, а мы тем временем прорабатывали то, что задавали на «литературном языке».
Пожалуй, лишь одна мисс Соултерфорд писала слово в слово лекции и редко-редко задавала вопрос. Соседка её, моя хорошая знакомая, мисс Энн Эррей, говорила не раз, что почерк у той корявый, неаккуратный,