Воздух Сомерсетшира. Сола

Не уходи, – неловко и тихо сказал он, словно сам себе.

      Но она уловила. Обернулась и виновато, еле слышно прошептала:

      – Я не хотела тебе мешать…

      Что за голос! Будто нет ни вой ны, ни неразберихи в умах и сердцах. Будто он случайно задел её на тротуаре или она неловко столкнулась с ним в дверях. Она, наверно, шла из библиотеки или на концерт, а он, так, гулял без дела, воздухом дышал.

      – Нет, нет, посиди хоть немного, – спохватился он.

      Но увидел, что она терпеливо стоит и ждёт, когда он очнётся от мечтаний. Будто так и должно быть. А по выражению глаз понял, к стыду своему, что она знает, о чём задумался.

      Она села неподалёку.

      – Знаешь ли, я тень, могу и не сидеть, и не спать. А тебе надо отдохнуть. Ты издёрган.

      – Я тебя вижу, значит, не тень, – заметил он, хотя это его не интересовало.

      В ответ она дотронулась до его руки – какая прозрачная ладонь, какое нежное прикосновение! Как дуновение.

      Вновь в душе его волной поднялось восхищение, радость, восторг – забытые чувства из той, мирной, жизни. Он погладил её руку.

      – Здесь темновато, потому и видишь. При свете не разглядишь, – возразила она, тихо вздохнув.

      Решившись, он довольно сбивчиво сказал, надеясь, что она поймёт его без лишних слов:

      – Завтра я уеду, не могла бы ты… дождаться меня, когда… когда я вернусь к тебе?

      Лучше бы он ничего не говорил: он это понимал и сам – он всё испортил. Ушёл бы, ничего не сказав, хоть память о себе оставил нормальную, а сейчас смех, и только. Но она была тиха, настолько, что ему пришлось вглядываться в её лицо, не стала ли она и впрямь изваянием. Но, заметив его движение, она ответила:

      – Дело невозможное.

      И по дрогнувшему голосу он осознал обратное: понял, что она расстроена, что ей не до смеха, и подивился уж слишком серьёзному отношению к его словам.