служили церкви. Мы были уверены, что церковь несёт людям свет и милость. Мы называли себя воинами Христа. Но в какой-то момент мы окончательно осознали, что церковь преследует лишь одну цель. Цель абсолютной власти…» Сидящий на балконе Папа выпучил глаза. Он подскочил со своего кресла и, замахав руками, прокричал: «Довольно лживых речей! Сжечь еретика!» Толпа тут же хором подхватила: «Сжечь еретика!»
Жак успел прокричать: «Ваш Бог и есть Бафомет, вы поклоняетесь Дьяволу…!» В этот момент кулак одного из палачей впечатался в челюсть привязанного к столбу рыцаря, заставив его замолчать. Инквизитор в маске засунул в окровавленный рот жертвы тряпку и вместе со своими помощниками принялся набрасывать хвороста к подножию столба. После того, как палачи облили свою жертву маслом, один из них поднёс к пяткам еретика горящий факел. Раздался треск.
Пламя мгновенно охватило тело человека, крепко привязанного к столбу. Он громко мычал и бессильно мотал головой, не в силах вырваться. Невероятная боль окутала всё его тело. Кожа плавилась и слазила лоскутьями, а кровь закипала от жара. Уже теряя сознание, сквозь языки пламени Жак увидел в толпе родное лицо. По щекам маленького мальчика бежали слёзы. Мужчина хотел что-то крикнуть своему сыну, но тлевшая во рту тряпка не позволяла этого сделать. В глазах его потемнело. Борода, волосы, ресницы и брови на его лице вспыхнули и съёжились от невероятного жара. Но он уже не почувствовал этого.
Мальчишка смотрел на ликующую толпу, и от осознания собственной беспомощности слезы по его щекам лились ещё сильнее. На плечо ребёнка опустилась сморщенная рука без указательного пальца. Дряхлая старушка, отводящая взгляд от огненного столба, повела мальчишку за собой. По щекам старухи катились слёзы.
Сброд оборванцев в лохмотьях завороженно наблюдал за пламенем, объявшим связанное тело. В их стеклянных глазах не отражалось ничего, кроме огня. Столб густого дыма медленно поднимался над площадью.
Витька посмотрел в зеркало заднего вида на клубы пыли, оставляемые автомобилем. Переведя взгляд на жену, вцепившуюся в баранку и сосредоточившуюся на дороге, он улыбнулся:
– Любашка, да расслабься ты! Посёлок уже давно позади, а нам ещё долго ехать.
– Мне почему-то до сих пор не верится, что мы уехали. И вообще странно, что я не испытываю ни тоски, ни тревоги. – Любовь пожала плечами. – Как будто нас там ничего не держало.
– А что нас там может держать? Дружеским и родственным связям мы с тобой придаём совершенно иное значение, отличное от общепринятого.
– Ага. Именно поэтому к нам сначала все тянутся, а потом, когда видят, что мы самодостаточны, начинают обижаться.
– Их ожидания – это их проблемы. Наша семья, все кто нам дорог сейчас рядом с нами в этой машине. – Витя оттянул ремень безопасности и развернулся, глядя на заднее сиденье. Четыре кошки, выпучив глаза, смотрели