Ночной приятель. Ольга Покровская

и навстречу, лениво перебирая ногами и покачивая понурой головой, выехала из тумана пегая лошадка, тянувшая телегу с тремя седоками; в одном Ванюша узнал соседа-чекиста, который накануне, в жуткий вечер, по счастью отсутствовал в квартире, потому что был услан куда-то по важному делу.

      – Что, Ванюша, загуляли с ночи? – спросил Севастьян, ничуть не удивляясь. Его неподвижные бородатые попутчики молчали, как статуи. – Садитесь, подвезу.

      Желтые, глубоко посаженные глаза прокололи встречного знакомца насквозь, как коллекционную бабочку. Ванюша, у которого подламывались ноги, покорно влез на телегу. Он никогда не возражал сухонькому Севастьяну, которого, казалось, легко было хворостиной переломить – особенно такому ражему детине, как он. Возница дернул поводья, и меланхоличная лошадь потянула повозку в гору.

      – Хорошо вам, – протянул Севастьян. – Вольный вы человек. А я круглые сутки на посту. Везу субчика из Баландина. – Он кивнул головой на хмурого мужика, который по уши закрылся поднятым воротником куртки. – На торжественное захоронение.

      – Имел бы совесть, товарищ, – буркнул мужик. – Самая работа, а ты на безделье дергаешь.

      – Несознательный элемент. – Севастьян весело и злобно подмигнул желтым глазом. – А еще председатель сельсовета, про совесть вспоминаешь. Вас бы перестрелять каждого второго. Кто зверски убил Степу Горшкова? Я бы вас не щадил – но советская власть добрая, снисходительная… так вы даже от последнего долга замученному герою отлыниваете… прощения попросить над святой могилой не можете…

      – Поклеп, – буркнул мужик. – Говорили же следствию: это Миня Прохоров, а на людей нечего…

      Севастьян кивнул.

      – Ваш Миня Прохоров – конечно, элемент, – проговорил он глумливым речитативом. – Только Мини-то Прохорова в деревне не было.

      – Поклеп, – бесстрастно повторил мужик.

      Телега скрипела и покачивалась, немилосердно пытая кружащуюся от бессонницы Ванюшину голову. Комок тошноты вздрагивал у горла.

      Сливовая мякоть мокрых облаков сгустилась над окраинной улицей. По сторонам нудно тянулись обрыдлые дома, крыши, светелки, наличники, ворота, покосившиеся заборы. Над призрачными крестами вилась воронья стая – словно кто-то высыпал в небо черный пепел из печного зольника. В лужах, растекавшихся по дорожной глине, отражалась взбитая вата. Ванюшу еще трясло. Инфернальный страх, который он испытал в присутствии ночного гостя, не рассеялся с появлением вполне земного, далекого от потусторонней мистики Севастьяна. Скорее беглец чувствовал, что попал из огня в полымя.