ослабевшему организму свое тепло по пути вниз. К виски, вот уже долгое время, Чарльзу приходилось обращаться все чаще и чаще. Порой оно унимало его душевные терзания, а порой просто позволяло заснуть. Да, в забытье и пьяном бреду, кое-как расположившись на любой мало-мальски пригодной для этого мебели, но все-таки именно заснуть. Сон давно стал для Чарльза сокровищем. К несчастью – чаще утраченным, чем вновь найденным. Как бы он не пытался погрузить свое изувеченное сознание в столь сладкое и вожделенное царствие Морфея, всякий раз, как Чарльз закрывал глаза, перед ним, из тьмы небытия возникал её образ – невероятно милой, лучезарно улыбающейся, а главное родной. За этим приятным, счастливым и в то же время разрывающем сердце, образом молниеносно, подобно июльской грозе, приходили иные, заставляющие сжиматься внутренности. От которых слезы сами собой наполняли глаза, как ни старайся себя держать в руках. Чарльз отдал бы все то, немногое оставшееся у него, чтобы выжечь эти воспоминания, но, к сожалению, понимал, что это невозможно. Они навеки с ним, навсегда в его голове.
Безрезультатно ощупав свои карманы в поисках сигарет, после очередного глотка виски, Чарльз потянулся к своему плащу, который висел на вешалке около диванчика. В его карманах он постоянно хранил как минимум парочку пачек про запас. Сорвав целлофан со свежей упаковки Лаки Страйка, Чарльз открыл ее, достал одну сигарету, закурил и по удобнее откинувшись на диване, выпустил из своих легких в потолок облако белесого дыма. Во тьме кабинета, его массивные черные мешки под глазами не были столь заметны. Сказывалась пресловутая бессонница, которая стала его верной спутницей. К ней присоединилось нарушение аппетита. «Богатый» рацион Чарльза составляли разнообразные снэки и сэндвичи, которыми пестрили полки большинства круглосуточных супермаркетов поблизости. Компанию им составляли Будвайзер или Джек. Очень редко ему удавалось с немалым трудом и усилием съесть яичницу с беконом на завтрак или хотя бы половину стейка на ужин, что уже было само по себе сродни тринадцатому подвигу Геракла. Как следствие, Чарльз был достаточно истощен и выглядел не на свои тридцать пять. Запущенная прическа, вылившаяся в длинные, касающиеся плеч, каштановые волосы, исчерченные проседью. Впавшие глазницы, увенчанные массивными темными мешками под ними. Полные губы, под длинным, с небольшой горбинкой, носом, теперь смотрелись несоразмерно, на фоне сильно выделявшихся, вследствие общего исхудания, скул. Завершала портрет редко сбриваемая седоватая щетина. Но больше всего знакомых Чарльза, пугали его глаза. Некогда глубокие, яркие зеленые, с какой-то присущей только ему искоркой, ныне они стали блеклыми. В них отчетливо читалась безмерная печаль и безысходность, практически абсолютное безразличие ко всему, а былая искорка жизни в них потухла безвозвратно.
Все это не могло не отразиться на его карьере частного детектива. Будучи моложе, Чарльзу довелось поработать в местном Департаменте полиции. Это сейчас