кепке. Одевался строго – в костюм, но без галстука.
Мы знали про его брата-полковника. Он жил в другой половине дома. Знали про сестру Марию из Вышнего Волочка и про сестру Анну с соседней улицы, чьих детей он когда-то содержал. Знали, что он всю жизнь прожил на Штапу – так назывался наш пригород. Но, только заканчивая университет, узнали, что принадлежали они к старинному купеческому роду Засухиных. И только тогда поняла, как поселковому мальчишке пришла мысль на свою первую зарплату купить матери в подарок сервиз из тончайшего фарфора. Бело-розовые с легкой позолотой чайные чашки до сих пор стоят в посудном шкафу в родительском доме. Осталось, правда, всего две – полупрозрачные, невесомые. Возьмешь и чувствуешь – наши руки слишком грубы, чтобы держать их…
Большой семьей собрались на его восьмидесятилетие. Но… праздник прошлось задержать – утром прибегает молодой инженер с декстринового завода, где отчим проработал токарем почти всю жизнь: «Дядя Сережа! Пришел такой сложный чертеж… Помоги разобраться!»
У дяди Сережи всего четыре класса церковно-приходской школы, но любой чертеж разбирал, как не всякий инженер разберет.
Тогда я об этом не думала, но видела, с какой серьезностью он относился к работе. И приучал меня, когда я «зарабатывала» стаж для поступления в университет.
Всегда вместе со звонком будильника открывал дверь в мою каморку (ее соорудили мне из части сеней), водружал на лавку два газетных кулька. Один – с перекусом на заводе, второй – с завтраком по дороге. Мама сердилась: «Пусть поест за столом!» «Тогда опоздает. А этого нельзя!» – строго отвечал дядя Сережа.
На завод бежала под модным тогда девизом «Догнать и перегнать» очередного впередиидущего. Ходить научилась почти как марафонец и успевала схватить табельный номер в последнюю минуту.
До завода пять километров. За это время успеешь не один бутерброд съесть! Кстати, очень любила первую смену. Рано утром мир совершенно другой. Уж не говорю о восходах, чистом высоком небе… Но и дождь, и снег – все в особую радость, в преодоление: «будет буря, мы поспорим и поборемся мы с ней!» Чуть позже полюбила, «Песню о Буревестнике». Читаю, а у самой мороз по коже… Дом родительский стоит на крутом берегу Оки. Река здесь широкая, мощная, за рекой луга с травой выше пояса, а еще дальше, далеко-далеко, в какой-то уже синей дали – лес…
Вижу, как по утрам, собираясь на завод, подойдет мой дядя Сережа к окну и что-то пробормочет: «Вы про что, дядя Сережа?» – спросила однажды. «Да как же, вот смотрю на эту красоту и – все бесплатно», – как-то смущенно засмеялся он. Считал, что живет в самом красивом месте земли.
Начиналось лето, я из тесноты отправлялась спать на сушилы – второй этаж сарая для сухого сена. Взберешься по лесенке, сядешь на верхней ступеньке – смотришь на усыпанное звездами небо и ждешь, когда по Оке пойдет пароход на Горький (Нижний Новгород).
Пароход еще колесный. Сначала слышишь издалека музыку,