потер нос.
– Вы знаете, сколько жителей на улице Октябрьская?
Их с Ласточкиным участок включал три улицы: кроме упомянутой Октябрьской, еще Гагарина и Космонавтов. Михаил знал, что Октябрьская – одна из самых длинных улиц в городе. Это был спальный район, сплошь застроенный пятиэтажными хрущевками и девятиэтажными домами старой постройки. Данные по жителям, конечно, у него были, но точных цифр Миша, понятное дело, не помнил. Белкин, не дожидаясь ответа, выпалил:
– Две тысячи девятьсот шестьдесят восемь человек. Вам приходилось бывать в Европе? Там есть городки, где население меньше. Вот в этой папке, – он постучал по ней указательным пальцем, – есть все сведения. Фамилии, адреса. Я знаю, кто с кем живет, кто в съемной квартире, кто в своей. Я родился на Октябрьской, почти всю жизнь тут прожил, поэтому мне не сложно было собрать сведения. И следить за изменениями.
– Но зачем вам это? – пораженно спросил Миша. – Вам что, делать нечего?
«Интересно, это вообще законно?» – спросил он себя.
Возможно, полицейский не должен задаваться подобными вопросами: ему полагается наверняка знать, что законно, а что нет, но у Миши были довольно сложные отношения с профессией.
– Я знаю все о людях, которые живут на моей улице. Если быть точным, знаю, как они умирают. Многие, конечно, по естественным причинам: болезни, несчастные случаи, старость. Но есть смерти, которые… – Белкин снова потянулся к своему носу и принялся тереть его. Видимо, от волнения. – Некоторые смерти меня пугают. Никто не обращает внимания, а когда я пытаюсь сказать об этом, да вот хоть капитану Ласточкину, никто не слушает!
– Что в них такого страшного? – скучливо поинтересовался Миша, который уверился, что перед ним городской сумасшедший, и думал, как бы поскорее его сплавить.
– Они нелогичные. Во всем должна быть логика, понимаете? Если у пьяницы отказывает печень, это логично. Если человек прыгает по крышам – как это называется?
– Паркур, – подсказал Михаил.
– Вот-вот, то логично, если он однажды сломает руку, ногу или шею. Понимаете, к чему я клоню? Но когда кто-то живет себе и живет обычной жизнью, все у него хорошо и нормально, а потом вдруг раз – и сначала пускает жизнь под откос, разрушает все, что строил, а потом убивает себя, да не просто так, а с вывертом, то никакой логики в этом нет!
Белкин разволновался, румянец ярче проступил на его худом, даже изможденном лице. Краснел он некрасиво – пятнами, и то и дело облизывал сухие растрескавшиеся губы.
Миша попытался его успокоить:
– Послушайте, вы же сами сказали, что у людей жизнь под откос шла. Отсюда и самоубийства. Так всегда и бывает: когда что-то идет не так, это и есть причина…
– А женщина? – перебил Белкин. – Почему она всегда появляется?
– Где? Рядом с самоубийцей?
– Да! То есть не совсем. Не в момент смерти, а до того! Как только она появляется, жизнь переворачивается с ног на голову, а потом человек и вовсе умирает. Я вам не сказал? Это происходит только с мужчинами! И не всегда,