помощнику: – Макс, оставь нас.
Макс вышел, мы остались одни, Анастасия Александровна подвела меня к столу и раскрыла какую-то папку.
– Здесь собраны данные на тех трех погибших на крыше недостроенного здания девушек. Это фотографии из паспортного стола, адреса, характеристики с места работы.
– Нарушаете?! – буркнул я, не отрывая взгляда от папки и напомнил: – А тайна следствия!
– Да бог с ней, с тайной! – ответила Адамова. – Главное ведь преступника поймать, – она внимательно посмотрела на меня, – всей этой информацией я без всяких проволочек готова прямо сейчас поделиться с вами при условии, что вы ответите мне взаимностью и тоже раскроете карты. Ну что? Устроим обмен сведениями?
– Ну, не знаю, – протянул я.
– Как видите, я первой делаю шаг навстречу. Я готова к диалогу.
– Надо подумать, – ответил я, развернулся и направился к выходу.
– Я знала, что вы согласитесь, – уже вслед сказала Адамова.
Вторым пунктом запланированных мною на этот день дел было посещение соседки Алисы Гусевой – той самой благообразной старушки в белом платочке Варвары Игнатьевны из двадцать четвертой квартиры. Надо сказать, что ее вчерашние слова о каких-то там компроматиках меня очень заинтриговали.
Перед тем как подойти к уже известному мне дому на улице Событий девятьсот пятого года, я забежал в продуктовый магазин и купил небольшой торт да жестяную банку хорошей заварки. Ну не с пустыми же руками, в конце концов, идти в гости.
После того как я вошел в подъезд и позвонил, дверь квартиры номер двадцать четыре открылась и в щель высунулась та самая благообразная старушка.
– Ах, это вы! – совершенно искренне удивилась она. – Все-таки захотели узнать кое-что о Гусевой? Проходите, проходите.
Я прошел.
В большой комнате, куда проводила меня Варвара Игнатьевна было сумрачно, шторы на окне плотно задернуты, но это нисколько не спасало от жары: воздух здесь был необыкновенно душным.
Оставив меня в комнате одного, Варвара Игнатьевна побежала на кухню ставить чайник, а я дошел до окна и приоткрыв тяжелую штору выглянул во двор. Квартира старушки располагалась на первом этаже и из ее окон прекрасно было видно ведущую к подъезду дорожку. Вдоволь налюбовавшись этим пейзажем я подошел к старинному-престаринному, почерневшему от времени, изукрашенному резьбой в виде разных завитушек, цветов и листьев комоду на крышке которого у подвешенного к стене зеркала красовались фарфоровые статуэтки: черный как уголь и блестящий как угорь трубочист, да пастушка в вызолоченных башмачках и платье слегка приподнятом и подколотым алой розой. Статуэтки были очень хороши, если конечно не считать того что у трубочиста оказалась отколотой лестница, а у пастушки отсутствовал пастуший посох.
Стерев со лба пот я хотел было уже сесть в кресло, но тут же подскочил от душераздирающего вопля: в кресле лежал и внимательно смотрел на меня совершенно черный кот. И как это я его сразу не заметил? Наверное, на меня сильно подействовала жара