догорела до фильтра и обожгла его пальцы, он яростно загасил ее в пепельнице и продолжал рассматривать видео. Что-то такое у нее в глазах… Влюбилась наша девочка, что ли. И может, с утра у нее не мандраж был, а трепет предвкушения свидания? Чё ж его теперь делать-то, товарищ майор? В баню ее сводить? Да разве ж любовь вожжами выбьешь? Если она настоящая. Ничего ты с этим не поделаешь, Майкл. Хоть к мачте ее привяжи, все равно улетит твоя птичка.
Михаил закурил новую сигарету и поскреб в затылке. А который это час? Ого, час уже и поздний. Позвонить, что ли. Не буду. Телефон наверняка выключен, только расстройство одно будет. Собрать ее вещи? Так у тебя и чемоданов столько нет. Ну да так – чисто символически. Акт доброй воли. Желаю счастья и все такое. А я, как блаародный чилавек… устраняюсь… уеду на Кавказ… пусть меня там абреки убьют. Что?! Ну уж нет, хрена вам лысого, я им так не дамся! Не на того напали! Ты, бл*дь, Майкл с Ямайки или фуцик мухосранский?!
Ухо его уловило скрежет ключа, он вскинулся и бросился в холл. И вещи не успел сложить! Весь эффект пропадет. Дверь отворилась, вошла Белка, остановилась и просканировала взглядом его лицо и пылающие уши.
– Привет, Миша. Так устала я.
– Ну я думаю.
Девушка подошла к нему и обняла за шею. Точно, как его. Но какая актриса пропадает!
– Ты, деточка, «Dolce & Gabbana» пахнешь.
– Да нет, я «J'adore» попшикалась с утра.
– Так то с утра. А это «Dolce & Gabbana Pour Homme». Переводить надо?
– Миша. Ну налипло где-то в кафе. Я вон и сигаретами пахну. Понюхай.
– А как там Вольдемар Арнольдыч поживает?
Девушка вздрогнула и вскинула на него глаза вспугнутой лани.
– Миша. Я только тебя люблю. Честно. А откуда ты…
– Любишь, говоришь? Может, посидим-поговорим? Или ты есть хочешь.
– Да ела я что-то там. Давай поговорим.
Они зашли в гостиную и уселись друг напротив друга.
– Так как он? Не сильно на экзамене мучил?
– Не сильно. Но я все равно волновалась.
– А может, ты не от того волновалась?
– А от чего?
– Может, от радости?
Белка опустила голову и минуты три разглядывала ковер.
– Миша. Ну я не знаю. Муторно было.
– Ты же психологию сдавала.
– Ну сдавала. Сапожник без сапог. Ты же знаешь…
– Ну… я еще не совсем знаю. Но чувствую. Ты мне не поможешь?
– Я сделаю все, что ты скажешь.
– Так и скажи. Правду. Мы же всегда говорим друг другу правду.
– Ну какую правду ты хочешь услышать?
– Тянет тебя к нему? Или уже затянуло без возврата? Лечить тебя надо или помочь собраться?
– Мишунчик, ну что ты такое говоришь! Ты мой самый родной человек!
– Ты не ответила, дарагая.
Белка подняла на него глаза, в которых явно читалось неимоверное мучение и страшная борьба, даже страдание.
– Я не могу тебе врать.
– Так и не ври.
– Тянет.
– И давно это