вы молодец! Ага, тряхнул, называется, стариной! Вы во всём такой ловкий?
Её фривольный подтекст толкнулся новой волной сил в Юрии Саныче, и в голове снова закружился романс: "Эх, вижу траур в вас по душе моей…"
И Юрий Саныч полез в форточку.
На широком подоконнике стояли в керамических горшочках комнатные цветы. Прямо перед окном находился квадратный полированный стол, на котором стояли высокая стеклянная ваза с тремя живыми гладиолусами и чёрная шкатулка-фортепьяно. Чтобы ненароком не столкнуть эти вещи, Юрий Саныч, перевалясь через окно, дотянулся до них правой рукой и отставил в сторону. Шкатулка издала приятную, в два такта, музыку, очень знакомую и мелодичную.
Юрий Саныч ужом пополз в форточку и оперся руками в стол, тот надсадно и громко заскрипел в тишине комнаты.
Юрий Саныч был в положении почти вертикальном, головой вниз. В мозг прилила тяжёлая волна крови, и она, казалось, вот-вот выдавит глаза из орбит. Трудно стало дышать. Однако, как не хорохорься, а возраст всё-таки сказывается… Тут ещё полуботинок, в результате активных действий ног за окном, свалился с короткой ноги. (Нога не только укорачивалась сама, но уменьшалась ступня, отчего в носок обуви приходилось подкладывать вату). Юрий Саныч чертыхнулся: надо же было ему свалиться! Хорошо, что носки не в дырках, не то б она там…
В голове крутнулись слова на ту же мелодию романса: "Носки рваные, носки дранные!.. Ка-ак мне стыдно за вас, окаянные!.."
Но он не успел досочинить импровизацию на тему: как там, за окном, отреагировала женщина на его пятки и носки.
Боковым зрением вдруг уловил, что как будто бы дверь соседней комнаты стала приоткрыться. Он повернул голову и с удивлением заметил, что она действительно отворяется под воздействием палки… А из комнаты с кровати на него смотрит седая лохматая голова. Лицо, если можно было его назвать лицом, скорее скелет черепа, обтянутый кожей, было белым, как мел, и в глазницах плавали белесые водянистые глаза с чёрными икринками посредине.
Вот это чёрненькие глазки!..
Вместо рта – глубокая дыра без зубов, где подрагивал серый лепесток языка. Дыра начала издавать вопли! Вопли были дребезжащие, сиплые, но резкие:
– Ка-ра-у-у-у!..
У Юрия Саныча от страха, как перед приведением, всё похолодело внутри. Руки подломились в локтях, и он лицом, грудью упал на стол. Ваза с цветами зашаталась, но каким-то чудом устояла на месте. Однако с подоконника, на который упала укороченная нога, на пол шлепнулся горшок с цветком и разбился. От сильной встряски на столе "ожила" шкатулка-фортепьяно, и по комнате поплыла чарующая музыка Чайковского: "танец маленьких лебедей".
Трам-па-па, па-папа-папа…
Грохот горшка, музыка, вопль в прохладной утренней тишине квартиры, едва не лишили Юрия Саныча чувств. Он упал со стола на пол и залепетал:
– Я!.. Я проходом, простите… Меня попросили… Вы не подумайте…
Он развернулся к подоконнику и стал зачем-то сгребать в кучу землю и черепки на полу и рассовывать их себе по карманам брюк.
– Там