что надо говорить в таком случае.
Илья устало улыбнулся:
– Прости, что нагрузил.
– Нет, всё нормально. Это какая-то… тяжёлая история.
– Люди, знаешь ли, и похуже живут. Прошлое всегда тяжело вспоминать, даже если в нём много хороших моментов. Что-то радостное можно найти всегда.
– Например?
– Например, эта женщина подарила мне ребёнка, которого я очень люблю.
Я задумываюсь. Илья наклоняется ко мне поближе:
– А теперь ты.
– Я? – может, сбежать, пока не поздно?
– Расскажи свою историю?
– О… Ну… Мне нечего рассказывать. Отец умер, когда я была в начальной школе, и, если честно, я уже не особо помню ни его голоса, ни черты лица. С мамой отношения нейтральные, – пожимаю плечами. Не хочу выносить для него все скелеты из шкафа нашей семьи. Да и у кого их нет?
– Это как?
– Мы редко видимся. Когда получается встретиться, можем либо ругаться, либо нормально разговаривать. Но не секретничаем, как подружки. Ещё у меня есть сестра, у неё муж и четверо детей. Разница у нас небольшая, и в подростковом возрасте мы были ближе, чем сейчас. Подруг у меня нет.
– А друзья?
– Есть друг детства, Серёжа. Предупреждая вопрос, у нас с ним никогда ничего не было и не будет, никто ни на кого не претендует. В школьные годы мы вместе гуляли, на велосипедах катались, в кино ходили. Я книги читала. Потом поступила в пед, а он – в актёрский.
– До сих пор общаетесь?
– Да. Я, честно говоря, не совсем знаю, как у него дела по жизни, но разве ж это важно?
Илья удивленно приподнимает бровь, а затем пожимает плечами:
– Если вам так удобнее, то нет.
Конечно же, ни на каких велосипедах я не каталась. Моя юность наполнена чередой событий, чаще всего – криминальных. Меня в школе ставили в пример девиантного поведения. Но я не люблю об этом рассказывать.
Мы разговариваем ещё около часу, после чего Илья подвозит меня до дома.
А теперь – самое время собрать яйца в кулак, ведь впереди меня ждёт разговор с матерью.
Когда я вхожу в квартиру, мне в нос ударяет малознакомый для этого жилища запах домашней выпечки. Мама, опухшая, усталая, с поникшей головой, хлопочет на кухне. Откуда-то нашла в моём логове еду… Странно. У меня так не получается.
Собственно, такой я её и видела в свои шестнадцать лет: заплаканную, убитую жизнью, нервную и апатичную. Мне же не хватает только алкогольных вертолётов над головой и пропахшей сигаретами одежды, чтобы снова окунуться в ту атмосферу.
Я разуваюсь и осторожно пересекаю коридор, молча сажусь за стол и наблюдаю за мамиными движениями. Она, всё так же опустив глаза, тихо говорит:
– Рада, что ты всё-таки вернулась.
– Конечно, это же моя квартира.
– Ты знаешь, наверное я виновата, – она говорит это абсолютно сухо и без эмоций, поскольку на самом деле так не считает.
– Да, наверное, я тоже.
– Не