стаканы.
Коля наощупь нашел в кармане пачку «Явы», достал ее, вытянул сигарету и закурил. Руки его немного дрожали. Так с ним бывало и прежде, когда он приближался, например, к Наде и слушал ее учащенное дыхание, и сам начинал дышать так же, а потом касался губами ее губ, а потом происходило и все остальное, о чем Коля вспоминать не любил, потому что по складу своему все-таки был пуританин.
В горле стало сухо, он закашлялся, взял стакан и допил водку. Сбоку мелькнуло форменное платье – официантка забрала пустые тарелки и снова исчезла. Музыка звучала как будто издалека, но казалось, что она была везде, проникала в душу через все поры и сердце от этого билось сильно, гулко, прерывисто.
Ирина словно услышала этот нервный стук. Брови ее дрогнули, и ресницы стали влажными. Ее расширенные зрачки, черные, горячие, придавали всему облику одухотворенность и, как ни удивительно, красоту. Так и было – хотя лица ее Коля не видел, зато в ее глазах мог отлично рассмотреть себя самого, и по выражению собственного лица и собственного взгляда понимал, насколько Ирина красива сейчас.
Пепел с его сигареты падал на стол. Он ничего не замечал, кроме этих глаз напротив. Он плавился в них и готов был раствориться, принести себя в жертву, если бы только знал, чему или какому идолу. (Но даже в эти – возвышенные – мгновения Коля анализировал ситуацию, хоть это и получалось как-то отвлеченно, урывками. Так, он подумал, что пока не имеет кумира, а посвящать себя Бобровой не намерен ни при каких условиях. И еще: что все это низко, как сама мысль, так и вывод насчет Бобровой. И уже совсем мимолетно: что и это тоже вздор, и можно без особых угрызений совести за такую низость себя великодушно простить. Мало ли в жизни делаешь ошибок?.. Однако стать жертвой все же очень хотелось.)
Мурашки пробежали по спине, по рукам. Коля почувствовал сильный жар, градусов до сорока, причем не по всему телу, а лишь в некоторых местах, и от этого ему было немного стеснительно, но зато очень, очень приятно. Голова стала пустой, легкой и большой как воздушный шарик. Сердце подергалось судорожно и свалилось вниз, в самое пекло, и оттуда сейчас сигнализировало тревожно, пуская по венам ток: пять-четыре-три-два-один…
Вдруг Ирина глубоко вздохнула, и он понял, что уже весь был с ней и в ней. Он ощутил это ярко и коротко, напрягся на миг и – резко расслабился.
И музыка грянула во всю мощь.
Коля скривился. Наваждение прошло. Боброва откинулась назад, опустила наконец глаза, налила себе водки. От ее ладони на графине остался мокрый след. Коля растер его пальцем и налил себе тоже.
– Со знакомством, – цинично сказала Боброва, приподнимая стакан.
Коля кивнул, выпил. Лицо его горело. Он прислонил холодный от водки стакан сначала к одной щеке, затем к другой. Ирины он не стеснялся, она улыбалась ему как обычно, а вот официантка, проходя по залу, посмотрела на них обоих насмешливо, будто наблюдала за процессом от и до. А может, и наблюдала. Коля пожал плечами и отвернулся. Он устал, ломота в спине раздражала, как напоминание о грехопадении.