хочешь, дочка, – кивнула Шанита. – Тогда я буду звать тебя Рада. Оттого, что ты радость мне своим появлением принесла. Может, ты есть хочешь?
– Нет. Пить, если можно, – попросила Маша, вновь пытаясь привстать на локтях. Это у нее получилось, и Шанита, кивнув, поднесла к ее губам оловянную кружку с темным лечебным чаем. Девушка попила и поблагодарила цыганку. Заметив, что под одеялом она обнажена, Маша тихо спросила:
– А мое платье?
– Не переживай, я его постирала. Оно сейчас сушится.
– Сушится? Но… – замялась девушка, вмиг вспомнив про древний кулон матери, вшитый в лиф платья. Она испугалась того, что, возможно, цыганка нашла его.
– Оно сильно изорвано на груди, я хотела зашить его.
– Могу я сделать это сама, когда мне лучше станет? – спросила Маша.
– Как хочешь, – пожала плечами Шанита и проворно достала из угла кибитки темно-синее платье. Девушка тяжко и стесненно села и, быстро взяв платье из рук цыганки, начала ощупывать лиф платья. Да, на груди действительно зияла небольшая дыра, след от пули, однако, на ощупь кулон все еще был зашит в платье. Машенька с облегчением выдохнула и быстро отложила платье в сторону рядом с собой. Она вновь тяжело опустилась на подушку.
– Бедро у меня сильно ноет, – пролепетала Маша, вновь прикрыв глаза.
– Так, ранена ты. Дед Рабин мази дал, сказал, что еще пару недель болеть тебе. А на груди рана почти затянулась, лишь царапина глубокая была. Позже я снова перевяжу тебя, доченька.
– Спасибо Вам за заботу. Даже не знаю, как с Вами расплатиться. Денег то у меня совсем нет. При аресте, в крепости сережки, да кольца у меня все отобрали.
– Еще чего выдумала? – нахмурилась цыганка. – Ты для меня, как солнце, счастье мне принесла. Вот, смотрю на тебя Рада и вижу дочь свою покойную, будто жива она. Ты одним своим видом мне радость приносишь. А деньги, что? Пыль одна – сегодня есть, завтра нет. А живому человеку, цены нет.
Вслушиваясь в мудрые, простые слова цыганки, Машенька вдруг осознала, что она говорит великую истину. Ведь теперь, она, Маша, была одна на этом свете. И никакое богатство и положение при дворе, не смогли уберечь ее мать, отца и брата от смерти. И теперь, они были на том свете и вернуть их, было невозможно. На глаза девушки навернулись слезы и она тихо спросила у Шаниты:
– А та телега с мертвыми, где Вы нашли меня, она… – Маша замялась, – те люди мертвые, что с ними стало?
– Так, солдаты похоронили их, в общей могиле.
– А, Вы знаете, где?
– Ну, именно, тех – не знаю. Но, знаю место, где они обычно хоронят.
– Вы покажете мне?
– Как поправишься, непременно покажу, – кивнула цыганка.
– Спасибо Вам, матушка. Вы очень добры.
– Так ты останешься у меня в кибитке? Мы табором теперь стоим у южной окраины города. А через месяц, наверное, в сторону Ревеля подадимся. Давно там не были.
– Я хотела бы остаться. Но, что другие цыгане на это скажут? Я же не цыганка.
– А они откуда про то узнают? – подняла брови Шанита. – Скажу