доносе. В ваших интересах меня разубедить.
– А такое бывало?
– Что конкретно?
– Хоть кому-нибудь удавалось разубедить твердолобого агента ОПНО?
– Следите за языком! – Возразил молодой агент у двери.
– Ольманд. – Нинтранд устало посмотрел на сотрудника. – Ваша задача: следить за безопасностью. И законностью проведения допроса. Прошу вас замолчать.
Молодой человек недовольно оперся спиной о стенку.
– Ваша жизнь зависит от того, поверю ли я вам или нет. – Продолжил ольдейрин. – Я настоятельно прошу вас рассказать мне, где и когда вы позволяли себе высказывания против нашего Лидера?
– Не припомню такого.
– Быть может, вы сможете припомнить моменты, которые вы бы лично сочли за нечто невинное, но мы объясним Вам, что подобными словами разбрасываться не стоит. Вам зачтется честность, когда будет приниматься решение о Вашем наказании.
– Слушайте, я устал от этой ерунды. – Карзах откинулся на спинку стула. – Если бы вы хотели меня посадить, вам бы и доказательства не понадобились. Вы имеете право сажать людей на основании доноса! На основании бумажки, на которой можно безосновательно намалевать все, что угодно ради каких-то своих личных целей. Что именно вам нужно от меня?
– Вы обязаны отвечать на вопрос! – На повышенных тонах сказал молодой агент. – Как вы смеете препираться с сотрудником ОПНО!
– Ольманд! – Нинтранд внимательно посмотрел на нервного коллегу. – Покиньте помещение!
– Это противоречит процедуре проведения…
– Это приказ!
Молодой человек нервно оглядел присутствующих. «Слушаюсь!» – сказал он и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Нинтранд долго сидел молча. Он опустил глаза на блокнот, о чем-то задумавшись. Потом он достал небольшой диктофон из кармана и выключил его, положив на стол. Карзах только сейчас обратил внимание, что в комнате для допросов не было камер. Нетрудно догадаться, что это сделано для того, чтобы сотрудники ОПНО могли писать любые сказки о том, как проходил процесс допроса. Нинтранд Лорбурт потер свой черный олений нос.
– Я не записываю разговор. – Сказал ольдейрин. – Перед тем, как началась эпидемия, я готовил семью к переезду. Они до сих пор сидят дома, в Шлеме Больгра, и ждут отмашки. Но когда началась эпидемия, я заболел. И так получается, что когда ты одной ногой в могиле, ты становишься честен перед собой. Я начал думать. Я стал задавать вопросы, на которые не мог сам найти ответа. Почему идея ставится выше человеческой жизни? Зачем нужна эта идея, если она призывает к убийству и смерти? А главное, заслуживаем ли мы тот режим, в котором живем?
Карзах молчал, но внимательно слушал Нинтранда.
– Вас бы уже давно посадили, Карзах. Я сгубил столько дользандрийцев… но даже и подумать не мог, что делаю нечто несправедливое. Возможно ли вырасти свободолюбивым и думающим гражданином, если тебя с самого детства учат стрелять из автомата, взрывать людей гранатами, показывают фильмы о том, что война – это великая и необходимая вещь?