ие рисовало невесёлые картины, где она уже с высоты нескольких метров наблюдала за происходящим в их небольшой квартире. За безутешной, убитой горем матерью, молчаливой, заплаканной роднёй, печальной Майрой, соседями, одногруппниками, незнакомой незваной толпой. Теми, кто обычно приходит попрощаться, простить или наоборот, попросить прощения, проводить в последний путь, а быть может, просто поглазеть от скуки. В чём кладут молодых в гроб? В каком заведении пройдут поминки? Что из деликатесов будет на столах? Сколько слез прольётся и кем? Слёзы, слёзы, слёзы, бесконечное море слёз и в нем горы всевозможных цветов с очень сильным запахом тепла, весны, жизни, не сочетающимся с запахом смерти. Да, та ещё картина! Но именно это приходило на ум. Можно даже сказать, только это и приходило на ум.
А самое страшное заключалось в том, что мысли о собственной кончине её совсем не пугали. С тех пор, как умер отец, Маша по-другому стала относиться и к жизни, и к смерти тоже. Она стала спешить, спешить жить, чтобы как можно больше успеть, увидеть, сделать, помочь за то время, что ей отмерили на небе при рождении.
Но на думы о боли, смерти, любой другой чепухе, посещающей каждого человека в минуты слабости и отчаяния, у неё просто не было времени, да и желания (если честно), так как жалеть себя не входило в её привычку. Оставалось меньше суток до зачета по методике преподавания русского языка (все боялись старую деву Раису Адамовну, предпочитающую написание очередной дипломной рождению ребёнка), на это были брошены все силы. Последние два дня Маша просто не выходила из своей комнаты, тупо зазубривая конспект, чтобы в самом конце учебы не опозориться по полной. Есть не очень-то и хотелось, ну а умоляющие взгляды четвероногой любимицы, девушка демонстративно игнорировала, иногда для приличия стыдливо повторяя одну и туже фразу:
– Скоро, скоро, Майруша.
И вот сегодня, когда с зачетом было покончено, она поняла, что боль обострилась и ей тяжело передвигаться, особенно по ступенькам, которых в этот день, на её взгляд, казалось, стало больше обычного. Медленно спускаясь вниз по длинной ленте, Маша вспомнила бесконечную лестницу Пенроуза и подумала: возможно, за последние несколько минут она не раз оказывалась у исходной точки. Болевые ощущения заметно усилились, каждый шаг давался ей с трудом. Появившаяся тошнота ещё больше осложнила и без того непростую ситуацию, из которой Маша, откровенно говоря, пока совсем не представляла, как выкрутиться. Но одно она поняла точно: тянуть дальше было некуда. С горем пополам девушка преодолела встречный живой поток в небольшом узком холле, потом, отдышавшись пару минут у окна, кое-как добралась до массивных дубовых дверей центрального входа, открыла их и наконец-то выбралась на свежий воздух.
В тени огромного козырька толпилось не менее трёх десятков студентов. Одни, обмахивая себя разрисованной тетрадью с конспектом, откровенно хвастались планами на лето, красноречиво намекая рядом стоящим тугодумам на море, солнце, пальмы; другие тряслись, как осиновый лист, думая о предстоящих экзаменах, смелые курили в довольно плотной толпе; отчаянные влюблённые, потеряв всякий стыд, при свете бела дня целовались прямо у входа в учебное заведение, а отдельные личности и вовсе, не взирая ни на какие раздражающие факторы в виде безудержного смеха и диких воплей окружающих, стоя с открытыми глазами, досыпали положенные им часы.
Внимание Маши привлекла небольшая группа парней, состоящая из пяти человек. Потягивая холодный квас, мужская компания бурно обсуждала состав предстоящего рок-фестиваля, начало которого с нетерпением ждала вся прогрессивная молодежь города. Ярко-чёрные футболки с надписями «Вечно молодой», « Я свободен», «Перемен требуют наши сердца» говорили проходящим мимо людям об их музыкальных предпочтениях. Предвкушая удовольствие от долгожданного мероприятия, шумная пятёрка пребывала в прекрасном расположении духа. Парни добродушно улыбались, шутили, поздравляли всех с праздником и зазывали всё молодое студенчество, даже престарелый преподавательский состав, на главное мероприятие года.
– Уже собираются, – подумала Маша, глядя на парней, и тяжело вздохнула.
– Эй, любительница рока! – услышала она сзади.
Маша замерла, но повернуться не потрудилась. Уже год, как этот мужской голос вызывал у неё, мягко скажем, неприятные воспоминания об испорченной одежде, обуви, настроении.
– На том же месте, в тот же час? Да? – не дождавшись ответа, добавил несмело длинноволосый молодой человек с недельной щетиной на лице. Внешне парень один в один напоминал Джареда Лето, этакую русскую версию американского рок-музыканта в молодости, правда, изрядно потрёпанную. Тот же лоб, глаза, лёгкая добродушная улыбка, волосы той же длины. Феноменальное сходство с вокалистом альтернативной рок-группы Thirty Seconds to Mars иногда в прямом смысле подкармливало бедного студента, парня из обычной многодетной семьи, лодыря, бездельника, к тому же большого любителя выпить на халяву.
– Ситников, держись от нас с Вероникой подальше, – неожиданно для себя почти крикнула Маша.
– Сколько времени прошло! Можно и простить! – настойчиво продолжал парень.
– Не знаю, как Вера, – прошипела довольно громко девушка, – от