возвращается в свою обитель из четырех стен, взгляд диким зверем упирается в приоткрытую сумку, в чьих недрах преспокойно выжидает своего часа зачарованная книга в черном переплете. И тут героическому самообладанию Реджины приходит конец.
* * *
Раймонд Вашерон был разбужен в четвертом часу утра, самом неприличном для звонков времени суток, дребезжанием стационарного телефона, грохочущего, как призыв ангельской трубы к мертвым, что должны восстать. Мужчина рывком поднялся с кровати, в единую секунду вернув сознание из мира грез в беспощадную реальность. Телефонная трубка поджидала его на заваленном бумагами столе.
– Церковь Сант-Греал, преподобный Вашерон, O.P1., слушаю. – произнес он более хрипло, чем рассчитывал.
На другом конце линии раздается умиротворенный голос, приятный своими тембрами.
– Раймонд, к тебе есть дело. – и говорящий явно не был озабочен мерами приличия.
– Кардинал Честертон, Ваше Высокопреосвященство…– догадаться о том, с кем идут переговоры, не составило труда.
– Выезжай в самый наикротчайший срок. Все подробности узнаешь на месте. – собеседник, назвав адрес, дал отбой.
Покой мне только снится, но за неимением сна ожидается в гробу, – думает преподобный и прежде, чем направиться в комнату, служащую ему смежной ванной, успевает поставить на газовую горелку нехитрую посудину, сдобренную тройной порцией кофе.
Скрывшись за тяжелой дверью, он, скинув ночную сорочку, подставил жилистое тело гончей под обжигающе ледяные потоки проточной воды, поступающие прямо из Темзы. Благо, еще в начале XIX столетия добрые люди додумались поставить фильтры, кое-как очищающие водяную муть, бушующую и в реке, и в трубах. Совершив утреннее омовение, он переступил через бортик, и в полутьме, царящей в комнате, столкнулся с собственным отражением в зеркале напротив. Непроизвольно поморщился. Намылил лицо, взял в руки опасную бритву, тщательно выскреб двухдневную щетину, стараясь не отводить взгляда от потухшего взора своего двойника. В углах его рта пролегли глубокие морщины – отпечатанная горечь в человеческом облике. По вискам спадающих прядей еще мокрых волос, с которых сбегали острые капли воды, пролегла седина. Темные глаза отливали холодом бездонных тоннелей, смешанным с мертвенным смирением. Некогда горящие внутренним жаром, с годами они становились все более застывшими, вбирая в себя усталость прожитых лет. Некрасивое лицо, словно выточенное из камня, с выделяющимся хищным профилем, неприязненно усмехнулось в зеркале. Что же, кофе, думается, поспел.
Он вышел, скрывая худобу за полами халата, и, оказавшись в своих апартаментах, снял небольшой чугунный котелок с горелки, плеснул черную, бодрящую жидкость в кружку, всегда бывшую под рукой, и энергичным маршем подошел к столу. Под бледной рукой вспорхнули бумаги, оставленные накануне, расчистилось пространство и – хвала небесам, – обнаружилась искомая пачка сигарет. Мозг лихорадочно соображал,