ей было лет? Прошло с момента смерти несколько минут или часов? Или вообще несоизмеримо дольше? София не бралась судить. В этом доме, рядом с этой женщиной было бы неосмотрительно думать о времени, как о чем-то однородном и предсказуемом.
– Как ты думаешь, она покончила с собой или ее отравили? Подсунули ядовитое яблоко?
– Я думаю, – сказала Саския, задергивая полог, – что пусть лучше это выясняет полиция. И им будет проще во всем разобраться, если на месте преступления они не застукают двух девиц, которые вломились в дом покойной. А то, чего доброго, еще решат, что она преставилась не без нашей помощи. В общем, давай окажем следствию услугу, не дадим пойти по ложному следу и…
– Предлагаешь просто уйти? А как же ведьма? Сколько она еще так пролежит, пока тело найдут?
– Слушай, – обняла Саския девушку за плечи и стала мягко подталкивать к выходу, точно дальнейший разговор был не для ушей мертвой ведьмы, – у меня сейчас в жизни такой период… лишний раз общаться с полицией мне бы не хотелось. Давай так: мы сейчас сядем в машину, через несколько кварталов сделаем остановку и позвоним куда надо из телефонной будки. Расскажем про тело, повесим трубку.
София позволила выпроводить себя в коридор, но, уже спускаясь по лестнице, несколько раз останавливалась, чтобы обдумать все как следует, прежде чем ступени закончатся. Наверное, Саския права. Объяснить полицейским, чем конкретно они занимались в особняке, было бы затруднительно. Пришлось бы выложить все, что ей известно про ведьм, медиаторов и собственное неполноценное положение в их сообществе. Но стали бы они слушать, что сама она не умеет колдовать, не прочитала ни одного гримуара и ни разу не была на шабаше? Вряд ли. Скорее всего, Софию Верну тут же записали бы в ведьмы, самые что ни на есть настоящие. И пускай на кострах сейчас за это не сжигают, но на карьеру политика после такого можно даже не рассчитывать! Не то чтобы она рвалась в политику…
И все-таки ее не покидала мысль, что с момента получения письма от матери она стремительно становилась все менее образцовым гражданином. Еще два дня назад самая страшная угроза в ее жизни исходила от зачета по экономике. А сегодня ей уже есть что скрывать от полиции своей страны – и, значит, прямо сейчас, удаляясь от ведьминого одра, она скрепляла право государства преследовать ее, изолировать и подвергать исправительным мерам.
Усаживаясь в машину и застегивая ремень, София переживала свое выпадение из лона законности как нечто свершившееся. Сердце ее билось тяжело, но ровно – сердце мятежника, который смирился с неизбежностью виселицы. Девушка знала, что, когда за ней придут, она не сможет рассчитывать на торжество правосудия. Что единственная сила, стоящая отныне между нею и расплатой за свою инаковость, – это товарищество ведьм и колдунов, таких же изгоев, как и она сама.
О лобовое стекло ударилось и разлетелось несколько дождевых капель. Потом по нему побежали струи и туда-сюда заелозили дворники.