же, как бывает: вроде бы простая зверюга, а слеза прошибла, метеорит мне в глотку! Ну, талласский хрыч, устроил ты заварушку себе на голову, клянусь космосом!
И вот, тело лонга объяло пламя – чистое, яркое, беспощадное.
Они смотрели, как быстро тает Эвиро в его обжигающих объятьях – безвозвратно, навсегда, – и было в этом зрелище что-то ужасающее, магическое и необъяснимое до дрожи. Маленький Истан, жалобно и тихо скуля, пытался залезть в огонь к матери и белым беспомощным комочком бегал вокруг, не понимая, почему она не слышит его, не подходит и не ласкает языком, как раньше. Дели подхватила его и прижала к груди, он доверчиво уткнулся носом ей в шею и затих.
Вскоре костер погас, оставив после себя лишь небольшую горстку пепла.
Юл-Кан, совершенно разбитый и молчаливый, сел в стороне и впал в глубокую мучительную задумчивость. Офицеры лишь вздохнули, посмотрев на него.
– Калахас, – проговорил Джанулория. – Кто бы мог подумать о такой подлости, сравнимой с ударом в спину.
– Калахас – мутный тип, он мне никогда не нравился, – заявил Тасури. – Но так, исподтишка, взять и развалить все, созданное за столетия, это даже не подлость, это… это…
– Сверхковарство, – подсказал Марион.
– Да, это сверх коварства. Такое мог придумать только больной разум.
– Это придумал разум, ослепленный алчностью, – сказал трайд. – Я не могу понять только одного – какой нечеловеческой жестокостью нужно обладать, чтобы ради богатства уничтожить целую планету, и думаю не пойму никогда.
– Дело пахнет войной, – процедил констат.
– Если с Калахасом заодно и Королева Веспер, то войны, действительно, будет не избежать.
– Талласса – планета сумасшедших, – гнул свое Тасури. – Они там все помешаны на войне. Видимо, им стало мало драконов.
– Вам не кажется, что это все какой-то бесконечный, кошмарный, бредовый и нереальный сон, который снится всем нам? – внезапно спросил Марион. – У меня такое впечатление, что все происходит в длинном, невозможном сне, из которого я никак не могу вырваться.
– Страшно то, что это не сон, а реальность, – грустно качнул гривой Джанулория.
Пока офицеры разговаривали, Дели сидела возле Юл-Кана, пытаясь хоть как-то отвлечь его от тяжких раздумий. Истан лежал на ее коленях, как маленькое пушистое солнышко. Ихлак посмотрел на него, печально произнес:
– Он тоже остался совсем один, как и я.
– А ты возьми его себе и вас будет уже двое. Двое – ведь не один.
Тот покачал головой.
– Нет, мой лонг ушел, и другого у меня уже не будет. А этот малыш лизнет руку кому-то другому, а, может, и нет.
– Лизнет руку? – удивилась девушка. – А что это значит?
– Это значит, что лонг признал хозяина и будет предан ему, пока дышит.
– А если лонг никому не лизнет руку?
– Значит, он так и не нашел достойного хозяина. Они чувствуют, кому готовы служить, а кому – нет. Таких больше нигде не найти. Преданность –