обвинению в совершении грабежа и убийства.
Все, кто в те времена читал газеты, помнят, возможно, что в деревушке Вири-сюр-Орж в 1820 году произошло ужасное преступление. Один из самых уважаемых людей кантона, вернувшись вечером к себе домой, увидел, что его денежный сейф взломан, гувернантка убита, два юных племянника похищены, а воспитатель детей исчез.
Этим воспитателем был не кто иной, как господин Сарранти.
Следствие по этому делу уже начато».
Глава X
Родство душ
Выразительный взгляд, брошенный господином Сарранти на аббата Доминика, и те несколько фраз, которые были произнесены им во время ареста, потребовали от бедного монаха полной выдержки, крайней скрытности.
Будучи разлученным с отцом, Доминик помчался вверх, по улице Риволи. Там он встретил группу возбужденных и разгоряченных людей и понял, что ядром этой группы, быстро двигавшейся в направлении Тюильри, был господин Сарранти. Поэтому Доминик последовал за полицейскими, но следил за ними осторожно и издали из-за своего одеяния, заметного с первого взгляда.
Действительно, в то время Доминик был, возможно, единственным в Париже монахом-доминиканцем.
На углу улицы Сент-Никез группа остановилась, и Доминик, дошедший до угла площади Пирамид, увидел, как тот, кто, казалось, был начальником полицейских, подозвал фиакр и, когда он подъехал, велел усадить туда господина Сарранти.
Доминик проследовал за фиакром через площадь Каррусель так быстро, насколько позволяли ему одеяния, и оказался у набережной Тюильри, когда фиакр заворачивал на Новый мост.
Было ясно, что фиакр направляется в префектуру полиции.
Увидев, что фиакр скрылся за углом набережной Люнетт, аббат Доминик почувствовал, как вся кровь в его венах прихлынула к сердцу, а в голове у него стали роиться тысячи самых страшных мыслей.
К себе он вернулся полностью уничтоженным, уставшим телом и с разбитым сердцем.
Два дня и две ночи, проведенные в дилижансе, все волнения и тревоги, пережитые за прошедший день, сомнения в причинах ареста отца – всего этого было вполне достаточно для того, чтобы сломать человека более крепкого телом, надломить душу более стойкую.
Когда он вошел в свою комнату, на дворе уже стояла ночь. Не имея ни сил, ни желания есть, он упал на кровать и попытался немного отдохнуть. Но на него нахлынули видения, тысячи призраков вились над головой, и спустя четверть часа он снова был на ногах, шагая из угла в угол по комнате, словно для того, чтобы заснуть, ему надо было истратить остаток сил, или скорее унять сжигавшую его лихорадку.
Беспокойство заставило его выйти на улицу. Было темно, его одежда казалась уже не столь заметной в темноте и не привлекала к нему всеобщего внимания. Он направился к префектуре полиции, которая поглотила, как ему виделось, его отца. Она представлялась ему пропастью, куда прыгнул пловец Шиллера и откуда, подобно этому пловцу, люди выходили испуганными видениями обитавших там