ей об этом подумать, как кучер натянул поводья у небольшого мышино-серого домика, съежившегося за длинным и узким садом. Чармейн оглядела домик поверх низкой кованой калитки и страшно огорчилась. Она в жизни не видела таких скучных домиков. По обе стороны от коричневой входной двери были окна, и мышино-серая крыша нависала над ними, словно насупленные брови. Второго этажа, похоже, вообще не было.
– Вот мы и приехали, – бодро воскликнула тетушка Семпрония.
Она спустилась на землю, с лязгом отворила кованую калитку и возглавила шествие по дорожке к входной двери. Чармейн уныло тащилась следом, а за ней шел кучер с ее багажом. Сад по обе стороны от дорожки состоял, похоже, исключительно из гортензий – синих, голубых, бирюзовых и розовых.
– Думаю, за садом тебе ухаживать не придется, – беззаботно заметила тетушка Семпрония. Этого еще не хватало, подумала Чармейн. – Не сомневаюсь, что у дедушки Вильяма есть садовник, – добавила тетушка Семпрония.
– Надеюсь, – буркнула Чармейн.
Ее познания в садоводстве ограничивались двориком за ее собственным домом, где росли тутовое дерево и куст шиповника, а также ящиками на окнах, где мама сажала душистый горошек. Чармейн было известно, что под растениями есть земля и что в земле водятся червяки. Ее передернуло.
Тетушка Семпрония решительно стукнула дверным молотком, а затем, не дожидаясь приглашения, двинулась в дом, крича:
– Э-ге-гей! Я привезла вам Чармейн!
– От души благодарю, – отозвался дедушка Вильям.
Входная дверь вела прямо в заплесневелую гостиную, и там сидел дедушка Вильям – в заплесневелом кресле мышино-серого цвета. Рядом с ним стоял объемистый кожаный чемодан, как будто чародей и вправду приготовился к отъезду.
– Рад познакомиться, душенька, – улыбнулся дедушка Вильям.
– Здравствуйте, сударь, – учтиво отвечала Чармейн.
Не успели они сказать еще что-нибудь, как тетушка Семпрония провозгласила:
– Ну, целую и обнимаю. Поставьте багаж сюда, – сказала она кучеру.
Кучер послушно бросил вещи Чармейн у самого порога и вышел.
Тетушка Семпрония последовала за ним, прошуршав дорогими шелками и воскликнув:
– Всем до свидания!
Хлопнула входная дверь, и Чармейн с дедушкой Вильямом уставились друг на друга.
Дедушка Вильям был маленький старичок, почти совсем лысый, если не считать нескольких тоненьких серебряных завитков, уложенных на довольно-таки яйцевидной голове. Сидел он в напряженной, болезненной, неловкой позе, и Чармейн стало ясно, что он и вправду страдает. Она даже удивилась, когда поняла, что жалеет его, хотя ее раздражало, что он смотрит на нее так пристально. От этого она чувствовала себя провинившейся. К тому же нижние веки под усталыми голубыми глазами набрякли и обвисли, и было видно, какие они красные внутри, словно налились кровью. А крови Чармейн боялась так же, как и земляных червяков.
– Что ж, вы очень рослая