когда приводит их домой, берет с собой в поездки, чего делать не обязан – насколько сильно он любит этих неблагополучных детей. И как он однажды сказал моему брату Уилфу, что тот разговаривает со мной слишком заносчиво.
Я должна ответить, назвать, что люблю в нем, или пересечь комнату и поблагодарить его, обняв. Например, сказать, насколько счастлива слышать звук игры на пианино, когда прихожу домой.
Но не могу. Потому, что если сделаю это, то расскажу ему все. Я знаю, что так и будет. Или хуже – он сам узнает, увидит черноту внутри меня, догадается и сдаст полиции.
Рубен смотрит на меня выжидающе, а я избегаю его взгляда, уставившись в пол.
Но чего мой муж точно не ожидает, так это моего молчания. И все становится еще хуже, когда он понимает, что я не собираюсь отвечать. Его взгляд меняется. Ему стыдно, что и я заметила его расстройство, поэтому он отворачивается, бестолково возится с растениями на подоконнике, поливает их, не глядя на меня.
Мне кажется, что журчание воды – это единственный звук во всем Лондоне.
Обычно по вечерам мы по очереди варим кофе. Сегодня его черед, но я тоже иду на кухню, не желая оставаться в одиночестве.
Я решила, что можно потянуть денек, но сейчас как раз подходящее время. Момент настал.
– Я еще не рассказывал тебе о мальчишке из Брикстона? – спрашивает Рубен, глядя на меня и аккуратно засыпая молотый кофе в турку.
– Кажется нет…
– Ну помнишь парня, который вырвался из сетей банды на прошлое Рождество и начал вести себя прилично?
– А, да. – Мой голос звучит безжизненно.
– Ну так он связался с другими парнями и теперь поджигает машины. – Рубен прислоняется к кухонной стойке. – И я не понимаю почему, ведь раньше все шло так хорошо.
Рубена такие вещи часто сбивают с толку. Думаю, что это из-за его непоколебимой веры: если ты избавишь мальчика от проблем, то он будет хорошо себя вести. Очень логично, но неправда.
– Ты помнишь себя подростком? – говорю я со смешком, благодарная за возможность убежать от собственных мыслей, даже если это больше похоже на карабканье вверх по веревке, без страховки, обдирая кожу с рук.
– Я был… Очень скучным, – сказал он, слегка улыбнувшись.
В этот момент я хочу, чтобы другие могли видеть Рубена именно таким, чтобы он им это позволил.
– У тебя было больше поводов для злости, чем у других людей.
– Усыновление едва ли стало моей личной трагедией.
Не могу сдержать улыбки.
– Твое благословение – настолько здравый рассудок, – говорю я и тянусь к его руке.
Муж немедленно притягивает меня к себе, но я отступаю. Он опирается на кухонную стойку и задумчиво смотрит на меня. Кофе на плите начинает кипеть, но за секунду до этого Рубен успел выключить газ.
– Не хочу, чтобы кофе сбежал, – говорит он, многозначительно глядя на меня.
– Он все равно не был счастлив, – говорю я. – Даже если тот парень покончил с бандитским