свободного времени, и Винсент смутно боялась отдаться на волю его течению, отступить хоть на день от своего четкого плана.
– Многие убить готовы, лишь бы жить на Манхэттене, – ответил Джонатан, когда она спросила, почему бы им не переехать в его квартиру на площади Коламбус-Серкл, где они останавливались, когда шли в театр, – но я предпочитаю держаться от него чуть в стороне. – Он вырос в пригороде и с детства любил простор и спокойствие.
– Я понимаю, – отозвалась Винсент, но саму ее влекло к большому городу, к чему-то совершенно непохожему на буйную природу из ее детских воспоминаний. Ее манили строгие геометрические формы, острые углы, небо, зажатое между небоскребами, резкий свет.
– Тебе бы все равно не понравилось жить на Манхэттене, – сказал Джонатан. – Подумай, как бы тебе там не хватало бассейна.
Будет ли ей не хватать бассейна? Винсент размышляла над этим вопросом, пока плавала. У нее были двойственные чувства к бассейну. Винсент плавала в нем каждую ночь, чтобы укрепить силу воли, потому что отчаянно боялась утонуть.
Она всегда плавала по ночам: летом Винсент окружали пятна света, который отбрасывал на воду дом, а когда становилось холодно, бассейн подогревался, и она окуналась в облако пара. Она испытывала себя на прочность и оставалась под водой как можно дольше. Поднимаясь на поверхность, она любила воображать, что кольцо на ее пальце было настоящим и что ей принадлежало все вокруг: дом, сад, газон, бассейн, в котором она плескалась. Бассейн был из тех, у которых замаскирован край, поэтому возникала тревожная иллюзия, будто вода растворяется в лужайке – или лужайка растворяется в воде. Она ненавидела смотреть на эту смазанную границу.
Между ней и Джонатаном действовала негласная договоренность: она была рядом в любой момент, когда бы он ни пожелал, в спальне или за ее пределами, и выглядела безупречно элегантно. «Ты настоящее украшение дома», – говорил он, а она в обмен пользовалась его кредитной картой, даже не заглядывая в счета, жила в мире красивых домов и путешествий, словом, в мире, который был противоположностью ее прежней жизни. Никто не произносил вслух выражение «трофейная жена», но Джонатан был на тридцать четыре года старше Винсент. Она понимала, в чем заключается ее роль.
К переменам нужно было привыкнуть. Поначалу жизнь в доме Джонатана Алкайтиса напоминала сон, где находишь на кухне тайную дверь, ведущую в коридор, затем в комнату гувернантки, которую никогда не замечал, за ней впервые видишь детскую, а в конце коридора – огромную спальню, больше, чем весь твой дом, и внезапно обнаруживаешь, что из спальни можно попасть на кухню коротким путем, минуя обе гостиные и коридор внизу.
Во времена работы в отеле Винсент казалось, что вместе с деньгами появляется и уединение – у самых богатых гостей всегда было больше личного пространства: апартаменты вместо комнат, личные террасы, выход в отдельный конференц-зал; но в действительности чем больше было денег, тем больше становилось людей вокруг,